Стан женщины, но смутный взор
И вид уродливый и злобный,
Мегеры образу подобный,
Являет страсти в ней позор.
Змея по груди изогбенна,
Скрижаль закона преломленна
И книг полураздранных пук,
В знак ею попранных наук,
У ног лежат, как сор ненужный.
Из карт корона над главой,
Но, в знак невинности наружной,
Всё платье блещет белизной.
Одной рукою скиптр железный
Она подъемлет с торжеством, —
В другой, с наружностью любезной,
С венчанным розами челом,
Видна смеющаяся маска;
Невинности притворной краска
Играет в лилиях ланит;
Богиня, будто бы случайно,
Вперёд подав её, манит
К себе взор каждого, но тайно
Кинжал в руке её блестит
С концом, чернеющим от яда…
Однако наш сатирик часто и сам забывал нарисованную им страшную картину и, усердно принося жертвы страшной богине, часто испытывал на себе удары её кинжала… Несчастливо для него было посещение Пскова и в этот раз: не удержавшись от соблазна, он сел играть в штос с Пушкиным и… проиграл ему 500 рублей. Уплатить эти деньги он сразу затруднился, а Пушкин, сам проигравшийся и всегда нуждавшийся в деньгах, настаивал на уплате долга и потребовал у Великопольского свой выигрыш следующими стихами, написанными 3 июня 1826 г. из с. Преображенского:
С тобой мне вновь считаться довелось,
Певец любви то резвой, то унылой!
Играешь ты на лире очень мило,
Играешь ты довольно плохо в штосс:
500 рублей, проигранных тобою,
Наличные свидетели тому.
Судьба моя сходна с твоей судьбою;
Сейчас, мой друг, узнаешь, почему:
Сделайте одолжение, пятьсот рублей, которые вы мне должны, возвратить не мне, но Гавриилу Петровичу Назимову [592], чем очень обяжете преданного Вам душевно
Александра Пушкина.
Великопольский получил это письмо (должно быть, переданное самим Назимовым) в Юрбурге, куда он был командирован для производства следствия по контрабанде, и немедленно же написал не лишённое для нас интереса «Послание к А. С. Пушкину», помеченное в рукописи [593]12 июня 1826 г.
В умах людей, как прежде, царствуй,
Храни священный огнь души,
Как можно менее мытарствуй,
Как можно более пиши,
А за посланье — благодарствуй!
Не прав ли я, приятель мой,
Не говорил ли я заране:
Несдобровать тебе с игрой,
И есть дыра в твоём кармане!
Поэт! Ты честь родной стране,
Но, — смелый всадник на Пегасе, —
Ты так же пылок на сукне,
Как ты заносчив на Парнасе!
Конечно (к слову то нейдёт),
С тобою там никто не равен:
Ты там могуч, велик и славен,
Перед тобою всё падёт,
Тебя приветствует и нежит, —
Но, друг, в игре не тот расчёт:
Иной пяти не перечтёт,
А вмиг писателя подрежет… [594]
В стихах ты — только что не свят,
Но счастье — лживая монета,
И когти длинные поэта [595]
От бед игры не защитят!
Надменно плавая по небу,
Во многом ты подобен Фебу,
Но я боюсь, чтоб и во всём
Ты не пошёл его путём:
Нет у тебя ни в чём завета,
И берегись, чтоб и тебе,
Подобно горестной судьбе
Вождя блистательного света
(Слова не сбудутся, авось!),
Подчас сойти бы не пришлось
К стадам блуждающим Адмета!
После этого эпизода поэты наши больше не видались: ибо Пушкин, как известно, был вызван в Москву с фельдъегерем и покинул Михайловское 4 сентября, а Великопольский тогда был ещё в командировке в Юрбурге. Судьба столкнула их ещё раз через два года, когда в положении обоих произошла резкая перемена.
Во время своей командировки в Юрбург по делу о контрабанде Великопольский 18 июня 1826 г. произведён был в майоры с переводом снова в Псковский пехотный полк, в котором он числился некоторое время по исключении из Семёновского полка.
Здорово, братцы, дайте руки!
Насилу вырваться успел
Из лап жидовской этой скуки
И контрабандных этих дел!
Насилу выбился с майоры! —
писал он по получении известия о своём производстве.
Однако после этого Иван Ермолаевич служил уже недолго: не будучи никогда фронтовиком, он уже давно задумал выйти в отставку, о которой приходилось всё больше и больше подумывать ещё и потому, что денежные дела его приходили всё в больший упадок. Мать его, заведовавшая всеми имениями, уже умерла, а отчим был стар и давно звал пасынка приехать и заняться имущественными делами; долги давали себя знать, и поэт наш дошёл уже до того, что должен был продать своё имение в Великолуцком уезде — с. Опимахово; не имея денег, он долг свой Пушкину вынужден был уплатить «родительскими алмазами и 35-ю томами Энциклопедии…». [596]В ноябре 1826 г. Иван Ермолаевич взял четырёхмесячный отпуск и отправился, как значится в формулярном его списке, «в С.-Петербургскую, Тверскую, Новгородскую и Казанскую губернии». Приехав в Петербург, он, должно быть, здесь уже окончательно решил выйти в отставку, чтобы заняться устройством своих денежных дел, тем более что, по смерти матери, он был выделен и ему приходилось самому взяться за хозяйство; он получил в удел имения: в Тверской губернии, Старицкого уезда — село Чукавино и Зубцовского уезда — с. Денежное и Прасолово и в Новгородской — с. Можжерово, всего — 1200 душ. Февраля 11-го 1827 г. Великопольский получил просимую отставку, побывал в Казани у сестёр, с которыми всегда был в наилучших отношениях, а затем поселился в своём живописном, лежащем на берегу Волги, Чукавине, которое с этих пор становится его излюбленным местопребыванием.
Читать дальше