Борис Модзалевский - Пушкин и его современники

IV
В АЛЬБОМ
Пусть скептики добра, в бреду своём речистом,
Любовь к изящному софизмом назовут
И мрак души своей на свет природы льют:
Я знаю Софию — и буду век софистом!

V
ОТРЫВОК ИЗ ПИСЬМА К ИВ. ИВ. ПУЩИНУ
Давно неверная забыла
Гвардейца милого любовь!
волнуясь новой страстью, кровь
Мечты дней прежних изменила…
Средь молчаливых спальни стен,
Рукой супруга торопливой,
Уже совлек с неё Гимен
Покров невинности стыдливой.
Она краснеет и молчит,
Но бледность роз и томны очи, —
Всё тихо взору говорит
О наслажденье тайном ночи.
. . . . . . . . . . . . . .
Но ты ль, в столице красоты,
Припомнишь прежние забавы?
Оставя поле суеты,
Трудясь для блага и для славы,
Быть может с важностью судьи,
Наперсник, жрец и друг Фемиды [581],
Давно ты вымолвил «прости»
Любимцу резвому Киприды?
Или, отбросивши усы,
Но так же пламенный душою,
Ведёшь волшебные часы,
Но уж с волшебницей другою,
И в нежной радости сердец
Вам настоящее лишь мило, —
А я твержу тут, как глупец,
О том, что год назад уж было!

VI
РОМАНС
Певец любви! Крепясь от слёз,
Ты ль молишь дружбы состраданья!
Кто мрак и скорбь к тебе занёс,
Кто сердца обманул желанья?
Давно ль ещё в кругу друзей
Ты беззаботную пел радость?
Кто потушил огонь очей
И жизни пламенную младость?
Несчастный друг! В борьбе души
Я тайне внял сердечной боли;
Ты пел любовь, не знав любви,
В свободе чувств искал неволи.
Поклонник муз и красоты,
Беспечно радости ты верил,
Но опыт снял покров мечты
И сердце в счастье разуверил.
Узнав любовь, познал ты в ней
Один обман очарований,
Ничтожность клятв и ложь очей
И яд пленительных лобзаний.
И дружбою ль минувших дней
Ты возвратишь часы крылаты?
Увы, певец! Сердца друзей
Не заменят любви утраты!

VII
К ДРУЗЬЯМ [582]
Мои друзья! Я вам наскучил
Моим нахмуренным челом!
Всегда в вражде с моим умом,
Невольно вас я всех измучил
Меня измучившей тоской.
Как пешки, слабые собой,
В боренье шахматном забыты
Небрежной игрока рукой
Стоят без пользы и защиты, —
Так я забыт моей судьбой,
Ваш собеседник неучтивый,
Сижу угрюмый, молчаливый,
Между друзьями, как один.
Напрасно, слабый властелин
Души в болезни прихотливой,
Я понуждаю ум ленивой
К игре затейливых бесед:
Как своенравный домосед,
В страданье сердца неуместном
Он заключён в пределе тесном
Моей склоненной головы.
Мне так же все любезны вы,
Но ваши шум и разговоры
Моей души не веселят:
С печалью думы, как дозоры,
Повсюду мысль мою следят
И отравляют жизнь младую.
Но я ль один, друзья, тоскую?
Постигнул равный жребий нас:
Всегда внимательный, — и вас,
Товарищей изгнанья милых,
Не часто ль вижу я унылых?
И вы, друзья мои, порой
С враждебной ссоритесь судьбой!
Не укротим душевный ропот,
Не заглушим сердечный стон:
Как утром ясным листьев шёпот
В вас и в веселье слышен он.
Но, больше разуму послушны,
Вы больше можете, чем я,
К беде казаться равнодушны.
О, не чуждайтесь же меня!
Младенец в скорби малодушный, —
Терпенья нити не нашёл
В Дедале тёмном я страданья,
Но тем не больше ль приобрёл
Я прав на дружества вниманье?

* * *
Не все мы в горе станем жить,
Промчится время, может быть,
Туманны тучи разойдутся,
В душах угаснувших проснутся
Опять бывалые мечты;
В шумящем вихре наслаждений, —
Как сердцу страшные черты
Сна беспокойного видений, —
Для нас прошедшее мелькнёт;
Тогда и друг ваш отдохнёт,
Тогда, весельем вдохновенный,
В беседе муз уединенной
И он о счастье запоёт!

VIII
КНЯЗЮ ФЁД. ИВ. ЦИЦИАНОВУ [583]
(Подписано под стихами, им начатыми в честь Элизы)
Ага! и князь с обновой!
И в княжескую кровь
Элизы взор суровой
Вдохнул изменницу-любовь,
И очарованная сила
Очей пленительных и слов
И князя нашего вместила
В число вздыхателей-певцов!
Так при стихий волненье бурном
Восставший света великан,
На своде вспыхнувши лазурном,
С земли лучом своим пурпурным
Сгоняет ссевшийся туман.

IX
МУЗЫ [584]
Соскучив шумом суеты,
В мои часы уединенья
Зову обман я вдохновенья
И заблуждение мечты.
Не знаю, любят ли Камены
Цевницу тихую мою,
Но я — их искренно люблю
И часто, думой увлеченный,
Миролюбивый домосед,
Мой призывая добрый Гений
На пир отрадных песнопений,
Живую радость их бесед
Я чту всех выше наслаждений!
И как могу их не любить?
То было время — я не верил
Их божеству, и, может быть,
Никто б души не разуверил
И не возжёг бы в ней огня.
Но, ах, забыть могу ли я
Те годы, тяжкие гоненьем?
Оне, единые оне
Тогда, с их тайным утешеньем,
Сходили добрые ко мне;
Толпою лёгкою летали,
Меня манили и пленяли
И по мелькающим цветам
И мысль, и сердце увлекали
К недоступимым небесам!
Тогда каратель Прометея
И неподвижный, и живой,
С крылом опущенным, с главой
Полуподъятою, не смея
Нарушить Тартара покой,
При звуках сладостных Орфея,
При взоре их, свирепый вран
Моих не рвал живучих ран.
С тех самых пор, благоговея,
Усердным стал я их жрецом. —
Так на святой помост чертога,
Увидев чудо, в прах лицом
Язычник пал пред олтарем
Им вдруг уведанного Бога!