Александр Чубарьян - Канун трагедии [Сталин и международный кризис - сентябрь 1939 - июнь 1941 года]

При освещении событий конца 1940 — первой половины 1941 г. возникает необходимость ответить на ряд ключевых во­просов. Среди них — степень подготовленности Советского Союза к большой войне и что делалось в этом направлении; оценка в Кремле общего состояния международных отноше­ний и конкретные задачи советской внешней политики; какова была общеполитическая стратегия у Сталина и его окружения после осени 1940 г. и как она реализовалась на практике; состо­яние советско-германских отношений, знали ли в Кремле о планах и намерениях Гитлера, в том числе касающихся СССР, на ближайшую перспективу; соотношение идеологии и реаль­ной политики в действиях советского руководства и особен­ности процесса принятия им решений, включая роль различ­ных "групп давления" (военные, идеологический аппарат, партийные и советские верхи и т.д.); наконец, реальные на­строения широких слоев населения, степень их доверия к ру­ководству страны и понимание обстановки и готовности к войне.

Ответы на эти и другие вопросы, относящиеся к событиям предвоенных месяцев, невозможны без учета базовых целей СССР, сформировавшихся в результате подписания советско- германских договоров в августе — сентябре 1939 г. и событий 1939—1940 гг. Хронологически заключительный этап предво­енного периода может рассматриваться, по нашему мнению, после визита Молотова в Берлин и принятия "плана Барбарос­са" (нападения на Советский Союз).

25 ноября 1940 г. Сталин сказал Димитрову: "Наши отноше­ния с Германией внешне вполне вежливые, но между ними су­ществуют серьезные разногласия" 2.

Итак, как же можно оценить состояние международных дел с точки зрения советских лидеров в конце 1940 г. Мы уже неод­нократно отмечали, что, подписывая договоры с Германией и совершая столь крутой поворот в своей внешней политике, они прежде всего надеялись на военное столкновение двух воюю­щих империалистических группировок, при котором советская страна останется вне войны, наблюдая, по словам Сталина, как обе враждующие силы будут ослаблять друг друга. В этом, по их мнению, были определенные гарантии безопасности Советско­го Союза и заинтересованность обоих воюющих блоков хотя бы в его нейтральном статусе. Именно так некоторые совре­менные историки расценивают главную выгоду пакта Молото­ва — Риббентропа для СССР.

Но данное весьма реальное направление возможной стра­тегии было вскоре изменено Сталиным. Советские лидеры буквально через месяц дополнили пакт Договором о дружбе и сотрудничестве с Гитлером, ввели в действие целую систему взаимодействия между двумя странами (в экономической, по­литический и идеологической областях).

"Эйфория" в Москве приняла столь широкий характер, что сопровождалась полным прекращением критики фашизма и даже поражавшими многих положительными словами о гитле­ризме как идеологии.

По линии Коминтерна Сталин, мало считаясь с мнением и положением компартий в странах западной Европы, заставил их (вместе с Г. Димитровым) также отказаться от критики фа­шизма, что привело к ослаблению и дискредитации компартий.

Одновременно вопреки решению оставаться в стороне от воюющих стран московские лидеры свели до минимума свои контакты с Англией и Францией, отказываясь от более актив­ных связей с Англией (даже от заключения торгового соглаше­ния) , опасаясь раздражать Гитлера или вызвать в Берлине хоть какое-либо неудовольствие. И все это, видимо, по мнению Ста­лина, компенсировалось тем, что с согласия Гитлера Москва смогла реализовать свои давнишние стремления. Примерно в течение года после подписания договора Советский Союз вер­нул себе часть Польши, населенную украинцами и белорусами, добился включения в свой состав Прибалтики, Бессарабии и Северной Буковины и присоединения после тяжелой войны ча­сти территории Финляндии.

Эти приобретения рассматривались прежде всего как "воз­вращение старых российских территорий, расширение зоны социализма", что должно было усилить военную мощь и геопо­литические позиции СССР, повысить уровень его безопасно­сти. Не говоря об этом публично, советское руководство через своих дипломатов уверяло руководителей Англии и Франции, что все эти меры должны помешать продвижению Германии на Восток. Западные деятели, в целом умеренно реагировав­шие на советские действия по присоединению новых терри­торий, считали, что они в дальнейшем смогут обострить совет­ско-германские отношения к выгоде для Англии, США и их союзников.