Александр Чубарьян - Канун трагедии [Сталин и международный кризис - сентябрь 1939 - июнь 1941 года]

В Кремле должны были серьезно взвесить свою политику в случае начала конфликта между Германией и англо-француз­ской коалицией. Это был бы уже не просто баланс между вра­ждующими группировками, а нечто другое.

В общем плане советское руководство, послав сигнал Бер­лину еще в марте 1939 г., уже показало свою готовность осуще­ствить корректировку или даже смену своего внешнеполитиче­ского курса. Теперь на исходе августа в результате очевидной неудачи переговоров военных миссий Англии, Франции и Со­ветского Союза и по мере успешного завершения экономиче­ского и кредитного соглашения с Германией Сталин все более склонялся к выбору в пользу соглашения с Гитлером.

Историкам хорошо известны драматические события меж­ду 18 и 23 августа 1939 г., когда из Берлина ежедневно и почти ежечасно бомбардировали Кремль телеграммами, настаивая на немедленном приезде германского министра иностранных дел И. Риббентропа в Москву для подписания договора. Из доку­ментов также видно, что, в принципе соглашаясь с этим, в Москве хотели немного оттянуть развитие событий.

И тогда Гитлер бросил на чашу весов свой сильнейший ар­гумент и козырь — он выразил готовность подписать секрет­ный протокол о разделении сфер влияния в Восточной Евро­пе. Можно себе представить настроения, которые были тогда в кругах советского руководства. В течение многих лет Совет­ский Союз находился в состоянии, близком к изоляции, в же­стком капиталистическом окружении. Влияние Советско­го Союза на развитие мировых событий было весьма ограни­ченным.

Ранее упоминалось, что на переговорах летом 1939 г. совет­ские представители выдвигали требования о пропуске совет­ских войск в случае возникновения конфликта через террито­рию Польши и Румынии, что сулило Москве усиление ее пози­ций в Восточной Европе. Но теперь без всякого конфликта, а напротив, избегая его, появилась перспектива включения в со­ветскую сферу влияния старых исконных территорий, бывших владениями Российской империи. Линия разграничения инте­ресов или сфер влияния, на которую соглашались в Берлине, позволяла включить в советскую сферу часть Польши (насе­ленной в своем большинстве украинцами и белорусами), Прибалтику, Бессарабию и даже Финляндию.

Естественно, подобная перспектива оживила старые на­строения Кремля: она давала Сталину возможность реально по­думать о том, чего он не мог даже себе представить на протяже­нии 20-х и 30-х годов. Разумеется, немецкие предложения еще не предрешали вопроса об окончательной судьбе этих террито­рий. Подписание договора с Германией меняло всю геополити­ческую ситуацию в этом европейском регионе. Кроме того, как казалось в Кремле, такое решение давало существенные гаран­тии обеспечения безопасности страны. Советский Союз мог в полной мере использовать ожидаемое столкновение между Германией и англо-французским блоком, оставаясь как бы в стороне от военного противостояния двух империалистиче­ских группировок.

Вряд ли в Москве были в тот момент полны иллюзий об от­казе Гитлера от антисоветских планов. Но на определенном отрезке времени казалось, что Советский Союз выходит из ме­ждународного кризиса с явными дивидендами — договором о ненападении с Германией и с неожиданной перспективой ут­вердиться в восточноевропейском регионе. При этом мало бра­лись в расчет моральные и правовые факторы, связанные, во- первых, с тем, что социалистическая страна фактически всту­пала в соглашение с фашистским режимом, вызывавшим осуж­дение большинства стран мира, и, во-вторых, с тем, что пред­стояло решать судьбы других суверенных стран Европы за их спиной вопреки их собственным интересам и желаниям.

Некоторые исследователи, ссылаясь на косвенные свиде­тельства, указывают, что 19 августа в Москве проходило заседание Политбюро, которое якобы обсуждало вопрос о пред­стоящем визите Риббентропа и о договоре с Германией 4. В про­токолах Политбюро не удалось обнаружить свидетельств под­робностей обсуждения этого вопроса именно в те дни. Но даже если оно и было, совершенно очевидно, что вопрос решался не на заседании. В конечном счете принципиальное решение зависело от Сталина, который, видимо, говорил об этом прежде всего с Молотовым и Ворошиловым.

Н.С. Хрущев в своих мемуарах сообщает: члены Политбю­ро собрались лишь 23 августа вечером, и Сталин сказал, что "Риббентроп уже полетел в Берлин. Он приехал с проектом со­глашения, и мы такое соглашение подписали". Сталин заявил, что в соответствии с соглашением в сферу влияния СССР отхо­дят Эстония, Латвия, Литва, Белоруссия и Финляндия и мы са­ми будем решать с этими государствами их судьбу без участия Германии. Что касается Польши, то, по словам Сталина, Гитлер нападет на нее и сделает своим протекторатом. Восточная часть Польши, населенная белорусами и украинцами, отойдет к Со­ветскому Союзу. Естественно, пишет Н.С. Хрущев, мы одобря­ли последнее, но чувства ощущали самые смешанные. Поняв это, Сталин сказал: "Здесь происходит игра, кто кого перехит­рит и обманет". И далее Хрущев отмечает: "Самого соглашения с Германией я не видел. Думаю, кроме Молотова, Сталина и некоторых причастных к этому чиновников Наркоминдела, его у нас никто не видел". Даже если считать воспоминания Хрущева весьма субъективными, они подтверждают общее мнение, что вся эта проблема решалась Сталиным в узком составе 5.