Александр Чубарьян - Канун трагедии [Сталин и международный кризис - сентябрь 1939 - июнь 1941 года]

Конечно, шведские политические деятели учитывали все сложности международной ситуации. Они не хотели оказаться втянутыми в большой конфликт и надеялись балансировать ме­жду враждующими группировками. Как пишет М. Якобсон, "очевидно, Ханнсон не был убежден, что шведские интересы требуют спасения Финляндии" 33.

Как бы то ни было, но в Хельсинки стало ясным, что они не могут рассчитывать на серьезную шведскую поддержку. Фин­ский кабинет в самом конце октября принял решение предло­жить Москве незначительные уступки маленьких островов, но по-прежнему отклонить главные требования Москвы. Имея широкую поддержку и в парламенте, и в стране, финское руко­водство продолжало рассчитывать, что в сложной международ­ной обстановке того времени Советский Союз не решится на применение силы, рискуя оказаться в международной изоля­ции. Финские военные в целом довольно оптимистично оцени­вали готовность своих вооруженных сил к обороне и этим так­же стимулировали более твердую позицию политического руководства.

А в Москве решили усилить нажим на Финляндию. До это­го времени ход переговоров не был известен широкой общест­венности, и 31 октября Молотов, выступая на заседании Вер­ховного Совета по вопросам внешней политики, впервые дал публичную оценку советско-финским переговорам. Речь Молотова была твердой, и хотя она предназначалась для внут­реннего потребления, это был и новый сигнал финскому прави­тельству. Самим фактом обнародования своих требований Москва как бы закрывала двери для возможного отступления от своих позиций.

Советские средства информации развернули сильную ан­тифинскую пропагандистскую кампанию. 3 ноября "Правда" писала: "Мы обеспечим безопасность СССР, не глядя ни на что, ломая все и всякие препятствия на пути к цели" 34. Как бы отве­чая Молотову, финский министр Эркко заявил также публич­но: "Мы не можем жертвовать основными нашими ценностями и будем защищать их любой ценой" 35.

В эти же дни третий заключительный раунд переговоров снова оказался безрезультатным. Он начался уже без участия Сталина. Выслушав финских представителей, Молотов бросил многозначительную фразу: "Мы, гражданские люди, кажется, не смогли придти к решению, теперь должны заговорить воен­ные"^.

На следующий день финнов снова пригласили в Кремль, и присутствовавший уже Сталин заявил: "Советское правитель­ство единственное в мире, которое терпит независимую Фин­ляндию. Ни царское правительство, ни правительство Керен­ского не терпело этого. Но советское правительство требует, чтобы его границы были бы защищены. По этим причинам проблема Финского залива является важнейшей. Советское правительство не изменит своей позиции относительно Хан­ко". Молотов добавил, что Финляндия может формально "от­дать Ханко в концессию или в аренду, продать и сделать то, что она хочет" 37. Паасикиви ответил: "Боюсь, Ханко не может быть отдан ни при каких обстоятельствах" 38. На этом советско-фин­ские переговоры завершились.

Наступил перерыв в переговорах, который породил у фин­ских деятелей иллюзию, что ситуация как будто стабилизиро­валась. И у некоторых из них появились настроения, что на этом может закончиться эта драматическая история.

Ряд финских и западных историков высказывают и такое мнение: финские политики не хотели и боялись принять какое- либо решение. Ряд исследователей видят в этом нежелание по­смотреть правде в глаза. Но существует точка зрения, что поми­мо действительно реальной близорукости и слабого учета ситу­ации было недопустимое для политических деятелей неумение строгого и, может быть, жесткого учета всех факторов. Судя по имеющимся документам, отсутствовали глубокий всесторон­ний анализ ситуации и разработка различных альтернатив и ва­риантов. Все это и влияло на ту драму, которая разыгрывалась в Хельсинки в октябре — ноябре 1939 г.

Как мы отметили, ноябрь был неким успокоением для фин­ских политиков. Но одновременно в Хельсинки продолжала стекаться различная информация, а среди финской элиты не прекращались дискуссии и острые споры. М. Якобсон назвал советско-финский ноябрь "странным миром" (по аналогии со "странной войной" на Западе) 39. По его словам, совпадающим и с другими авторами, Паасикиви в своем отчете после провала московских переговоров видел три возможности в советской позиции: русские откажутся от своих требований, русские нач­нут войну, ничего не будет происходить" 40.

Для большинства политиков третий вариант казался са­мым удобным. Поэтому-то и наступило некое успокоение. Но даже в эти три недели события не стояли на месте. Прежде всего отметим, что и Паасикиви и маршал Маннергейм и их сторонники продолжали предупреждать об опасности "игры с Москвой", о слабости финской армии и о том, что в конце кон­цов в этих условиях принятие советских требований было бы лучше, чем возможное полное поражение в грядущей войне. Их противники, в том числе и Эркко настаивали на том, что принятие советских требований и есть шаг к полной потере независимости.