Натан Эйдельман - Твой восемнадцатый век; Прекрасен наш союз…

Эти воспоминания о близком друге — Дельвиге — Пушкин записал за несколько лет до собственной гибели, когда самого Дельвига уже не было на свете. Одна фраза насчёт детей, «одарённых игривостью ума», у которых «склонность ко лжи не мешает искренности и прямодушию»,— кажется, эта фраза не столько о Дельвиговой юности, сколько о своей (обвинения, насмешки старших, не отличающих лживости от фантазии и воображения!). Правда, в отличие от будущего друга Пушкин не только знал в совершенстве французский, но, можно сказать, выучил наизусть всю обширную отцовскую библиотеку, состоявшую из сотен французских томов, но и его постоянно журили за лень, неловкость, молчаливость,— и ребёнок спасался от попрёков либо у няни Арины Родионовны, либо у бабушки Марии Алексеевны Ганнибал. Позже, в Лицее, когда Дельвиг и Пушкин узнают друг друга, они вместе будут восхищаться прекрасными письмами бабушки, её сильной и простой русской речью…

Но в первые годы XIX столетия во многом сходные, во многом различающиеся дороги детства ещё не предвещают завтрашним одноклассникам их лицейского будущего.

Меж тем пока три десятка дворянских мальчиков, или, как говорили в ту пору, «недорослей», учатся ходить, читать, мечтать; пока мальчики достигают, не ведая друг о друге, лицейского возраста, павловские дни сменяются александровскими. Наполеон завоевывает полмира, русское войско побивает шведов, турок, персиян; Крылов пишет «Квартет» и «Демьянову уху», Державин бросает оды и принимается за драмы, Радищев отравится…

Мальчики же однажды покинут дома-теплицы, оденутся в синие мундиры, белые панталоны и треугольные шляпы, познакомятся — и начнётся их время.

Антон (или Тося) Дельвиг никогда не участвовал в сражениях и походах против Наполеона, но почти всё детство провёл в Москве, обитая в Кремле, в комендантском доме (где в ту пору служил отец), совсем недалеко от квартиры Пушкиных.

Кроме Пушкина и Дельвига ещё семеро москвичей доставляются в Царское Село из второй столицы.

Остальным ехать в Лицей недалеко: из Петербурга (только Фридриху — Фрицке Стевену — из Финляндии, где служит его отец).

Немногие, как Пушкин и Дельвиг, до того «учились понемногу чему-нибудь и как-нибудь» дома, у гувернёров; шесть москвичей уже успели познакомиться на занятиях в очень известном учебном заведении — Московском университетском благородном пансионе, то есть, выражаясь сегодняшним языком, в «специальной школе-интернате» при Московском университете. Это Владимир Вольховский, Фёдор Матюшкин, Константин Данзас, Михаил Яковлев, Дмитрий Маслов, Сергей Ломоносов и Николай Ржевский.

Прежде знали друг друга и трое петербуржцев, оказавшихся в одном классе санкт-петербургской гимназии: Иван Малиновский, Александр Горчаков, Алексей Илличевский.

И так же, возможно, все окончили бы курс наук: каждый, как «родители приказали» — кто в пансионе, кто в гимназии или дома, и не существовало бы никакого пушкинского класса…

Так бы и не сошлись, если бы однажды не было произнесено знаменитое и важное слово «Лицей» и

«…наш круг судьбы соединили».

«Меня везут в П. Б. Езуиты. Тургенев. Лицей».

Мы не слышим, только угадываем, какие разговоры ведутся в семье Пушкиных весной 1811 года. Надо определять сына Александра к серьёзному учению — дома более нельзя: «нестерпимое состояние», то есть холодность матери, безразличие отца. В ту пору были в моде «езуиты», то есть пансионы, где опытные, знающие католические (иезуитские) аббаты по-своему воспитывали и обучали детей российских дворян; некоторые будущие декабристы прошли, между прочим, через их руки, и, кто знает, как бы сложилась юность поэта, если б родители (как собирались сначала) определили его к иезуитам? Однако на пути умнейший, доброжелательный и влиятельный Александр Иванович Тургенев. Он произносит: «Лицей!»

В годовщину гибели своего сына Сергей Львович Пушкин запишет:

«Александр Иванович Тургенев был единственным орудием помещения его в Лицей, и через 25 лет он же проводил тело его к последнему жилищу. Да узнает Россия, что она Тургеневу обязана любимым ею поэтом!»

Вот каким образом двенадцатилетний Александр Пушкин оказывается в почтовой карете вместе со знаменитым дядюшкой, поэтом Василием Львовичем. Сын прощается с родителями (как оказалось, на три года).

Москву же увидит только через пятнадцать лет, когда фельдъегерь доставит его из михайловской ссылки к новому царю — Николаю I!