…с природной простотой,
С философической забавой
И с музой резвой и младой…
Вот мой камин — под вечер тёмный,
Осенней бурною порой,
Люблю под сению укромной
Пред ним задумчиво мечтать,
Вольтера, Виланда читать,
Или в минуту вдохновенья
Небрежно стансы намарать
И жечь потом свои творенья…
Это стихотворное воспоминание послано шестнадцатилетним поэтом-лицеистом своему однокласснику Павлу Юдину. Таким видит Пушкин-юноша Пушкина-мальчика, который легко переходит от «небрежных стихов» к воинственному азарту:
Блеснув узорным чепраком,
В блестящем ментии сиянье
Гусар промчался под окном…
И где вы, мирные картины
Прелестной сельской простоты?
Среди воинственной долины
Ношусь на крыльях я мечты,
Огни во стане догорают;
Меж них, окутанный плащом,
С седым, усатым казаком
Лежу — вдали штыки сверкают,
Лихие ржут, бразды кусают,
Да изредка грохочет гром,
Летя с высокого раската…
И наконец, та «ранняя любовь», которая упоминается и в «Программе записок»:
Подруга возраста златого,
Подруга красных детских лет,
Тебя ли вижу, взоров свет,
Друг сердца, милая Сушкова?
Везде со мною образ твой,
Везде со мною призрак милый;
Во тьме полуночи унылой,
В часы денницы золотой.
Между тем, по воспоминаниям сестры поэта Ольги Сергеевны, в доме Пушкиных собиралось немало блестящих, интересных людей. Кроме образованных французов, весёлые просвещённые родственники, несколько поэтов, в том числе молодой Батюшков. Однажды целый вечер пятилетний Александр Пушкин сидит напротив Карамзина и «вмешивается» в его разговоры. Пушкин-отец позже утверждал, будто ребёнок «уже понимал, что Карамзин — не то, что другие».
Девятилетнему мальчику, естественно, хочется попробовать себя в искусстве подражания и сделаться автором не хуже тех, которых слышал. В тетрадку заносятся первые пьески, басни. И вот первое (если бы последнее!) наказание за поэзию: гувернантка похищает тетрадку и, отдавая её гувернёру Шеделю, жалуется, что месье Александр не знает никогда своего урока именно потому, что «занимается таким вздором». В самом деле, мальчик уроков решительно не учил, но, обладая изумительной памятью, успевал на ходу запомнить всё, что отвечала перед ним усердная сестра. Хуже бывало, однако, когда учитель спрашивал его раньше сестры…
И вот — корень зла обнаружен. Гувернёр изучает конфискованную тетрадку и хохочет. Маленький автор плачет и в пылу оскорблённого самолюбия отправляет стихи в печку.
Другой француз, учёный и образованный, господин Жилле, наблюдая за мальчиком, заметит:
«Чудное дитя! как он рано всё начал понимать! Дай бог, чтобы этот ребёнок жил и жил: вы увидите, что из него будет».
Позже, сойдясь с ровесниками, Пушкин обменяется воспоминаниями долицейских лет и узнает, как порою сходно, а иногда совсем непохоже все они жили, огорчались, радовались…
Судьба одного из них, того, кто впоследствии войдёт в круг самых близких друзей, Пушкина особенно занимает.
«Дельвиг родился в Москве (1798 году, 6 августа). Отец его, умерший генерал-майором в 1828 году, был женат на девице Рахмановой.
Дельвиг первоначальное образование получил в частном пансионе; в конце 1811 года вступил он в Царскосельский лицей. Способности его развивались медленно. Память у него была тупа, понятия ленивы. На 14-м году он не знал никакого иностранного языка и не оказывал склонности ни к какой науке. В нём заметна была только живость воображения. Однажды вздумалось ему рассказать нескольким из своих товарищей поход 1807-го года, выдавая себя за очевидца тогдашних происшествий. Его повествование было так живо и правдоподобно и так сильно подействовало на воображение молодых слушателей, что несколько дней около него собирался кружок любопытных, требовавших новых подробностей о походе. Слух о том дошёл до нашего директора Малиновского, который захотел услышать от самого Дельвига рассказ о его приключениях. Дельвиг постыдился признаться во лжи, столь же невинной, как и замысловатой, и решился её поддержать, что и сделал с удивительным успехом, так что никто из нас не сомневался в истине его рассказов, покамест он сам не признался в своём вымысле. Будучи ещё пяти лет отроду, вздумал он рассказывать о каком-то чудесном видении и смутил им всю свою семью. В детях, одарённых игривостию ума, склонность ко лжи не мешает искренности и прямодушию. Дельвиг, рассказывающий о таинственных своих видениях и о мнимых опасностях, которым будто бы подвергался в обозе отца своего, никогда не лгал в оправдание какой-нибудь вины, для избежания выговора или наказания».
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу