Алексей Валеров - Новгород и Псков - Очерки политической истории Северо-Западной Руси XI–XIV веков

Что касается интересующих нас статей в пределах 1228–1230 гг., то принадлежность их авторству Тимофея обнаруживается исходя из того, что в записи 1228 г. в пассаже об увеличении цен на продовольствие в Новгороде сказано, что «и тако ста по 3 лета» [583], то есть запись была сделана не ранее 1230 г., а именно под 1230 г. упомянул о себе Тимофей. Можно полностью согласиться с А.А. Гиппиусом по поводу того, что «начав свою работу в 1230 г., Тимофей описал сначала события двух предыдущих лет, после чего обратился к текущим событиям» [584].

Как видим, источниковедческая наука в изучении новгородского летописания XIII в. не стояла на месте и с каждым новым исследованием все более уточняла характер развития летописного дела в Новгороде. Основываясь на выводах, представленных в некоторых работах, а также на собственных дополнениях и построениях, мы полагаем, что в начале 1228 г., с уходом в Хутынский монастырь архиепископа Антония, в связи со сменой новгородских владык и внутренними неурядицами в Новгородской земле, летописное дело, которое велось при архиепископской кафедре, на некоторое время (до 1230 г.) было приостановлено. Его возобновление следует связывать с именем нового владыки Спиридона и появившегося при нем летописца Тимофея-пономаря, закончившего работу около 1274 г. Следовательно, интересующие нас статьи за 1228–1230 гг. находятся на отрезке летописного текста второй — третьей четверти XIII в. Внесение в летопись записей о событиях конца 20-х — начала 30-х гг. в Новгороде и Пскове было сделано не в середине 70-х гг., а в 1230 г., то есть непосредственно вслед за их окончанием. Таким образом, мы придаем особую важность летописному тексту за 1228–1230 гг. при исследовании новгородско-псковских взаимоотношений этого времени, так как записи были сделаны летописцем, что называется, «по горячим следам». Мы можем увидеть в этих статьях позицию новгородца-современника, повествующего о конфликте 1228 г. между Новгородом и Псковом.

Текст Новгородской Первой летописи старшего извода содержит целый ряд ценных сведений по истории новгородско-псковских отношений в связи с событиями 1228 г., но в нем обнаруживается некоторая хронологическая непоследовательность, которую необходимо объяснить. В статье 1228 г. после известия о добровольном уходе от дел архиепископа Антония следует сообщение о нападении финского племени емь на Ладогу, а затем рассказывается о новгородско-псковском конфликте, но летописец при этом оговаривается, что было это «преже сеи рати» [585]. Из этого же летописного текста узнаем, что на помощь ладожанам отправились новгородцы «съ князьмь Ярославомь», а уже к осени «Ярослав поиде съ княгынею из Новагорода Переяславлю» [586]. Кроме того, в той же летописной статье 1228 г., а также в статье 1230 г. попеременно чередуются рассказы о стихийных бедствиях и социальных волнениях, охвативших Новгород и Новгородскую землю. Для И.М. Троцкого это стало основанием, чтобы утверждать о присутствии в данных статьях следов двух тенденций новгородского летописания — Софийской владычной и Юрьевского монастыря. Сведение воедино софийской и юрьевской традиций И.М. Троцкий относил к концу 30-х — началу 40-х годов XIII в. и связывал с деятельностью Тимофея-пономаря, которого считал человеком, близким к Юрьевскому монастырю [587]. Исследования последних лет, посвященные изучению новгородских событий 1228–1230 гг., показывают, «что они дают пример сложного переплетения бытовых потрясений, идеологической и социально-политической борьбы» [588]. В связи с этим объяснять непоследовательность летописного рассказа в статьях 1228–1230 гг., подобно И.М. Троцкому, компилятивным характером владычной хроники нет необходимости. Гораздо более правильной в плане оценки названных статей представляется позиция А.А. Гиппиуса, согласно которой для летописца «охватившие в те годы Новгород социальные потрясения и природные катаклизмы подлежали единому провиденциальному объяснению, и именно чередование двух планов описания позволило ему создать исключительно выразительную и полную напряжения картину» [589].

Учитывая изложенные факты, полагаем, что столкновение между Новгородом и Псковом произошло весной или в начале лета 1228 г., а набег еми на Ладогу — либо во время этих событий, либо чуть позже, но в любом случае — не позднее осени. Вполне возможно, что поведение новгородцев, отправившихся к Ладоге и решивших на стихийно собравшемся вече убить некоего Судимира, укрывшегося у Ярослава, после чего новгородское войско вернулось обратно, «ни ладожанъ ждавъше», [590] как-то было связано с предшествующей неудачной поездкой князя в Псков.