Алексей Валеров - Новгород и Псков - Очерки политической истории Северо-Западной Руси XI–XIV веков

Важным моментом для датировки Повести о Довмонте принято считать время возникновения Жития Александра Невского Особой редакции, послужившего литературным образцом автору Повести о псковском князе. Использование извлечений из Жития Александра Невского при создании Повести не вызывает сомнений [276]. Ю.К. Бегунов полагает, что влияние текста Жития Повесть о Довмонте испытала не ранее 40-х гг. XV в. (следовательно, эти годы и явились временем ее создания), когда появляется основной источник Особого Жития Александра Невского — Софийская Первая летопись [277]. Однако такое мнение наталкивается на ряд серьезных текстологических затруднений. Совершенно очевидно, что разбитые по годам фрагменты Повести (вероятно, так же, как они помещаются в Софийской Первой и Новгородской Четвертой летописях), наряду с другими псковскими известиями, читались уже в протографе Софийской Первой и Новгородской Четвертой, создание которого можно отнести к началу XV в. [278] Само по себе это уже предполагает более раннюю, чем середина XV в., датировку Повести о Довмонте. Литературные рецепции из Жития Александра Невского, как установила В.И. Охотникова, встречаются во всех летописных редакциях Повести и, видимо, читались еще в ее архетипе [279]. Этот древнейший протограф Повести мог послужить источником для создателей Новгородско-Софийского свода. Ю.К. Бегунов, рассматривая соотношение текстов Повести о Довмонте и Жития Александра Невского, фактически уделил внимание лишь одной стороне этого вопроса — заимствованию фрагментов Жития в текст Повести. Такой подход исследователя обусловил и датировку им Повести 40-ми гг. XV в. Изучение псковских текстов о Довмонте, контаминированных с фрагментами Особого Жития Александра Невского, в составе памятников Новгородско-Софийского цикла осталось вне поля его зрения. Между тем именно эта сторона вопроса представляется наиболее важной ввиду факта влияния Жития на все летописные редакции Повести. Трудно допустить возможность неоднократного и разновременного влияния псковской Повести о Довмонте на летописные памятники Новгородско-Софийской группы. Гораздо более правдоподобным кажется мнение ряда исследователей о существовании Повести уже в середине XIV в. По всей вероятности, именно этот первоначальный текст Повести отразился в новгородско-софийских летописях, так как чтения Новгородской Четвертой и Софийской Первой в ряде случаев не совпадают с дошедшими до нас псковскими летописными редакциями Повести. Для доказательств обратимся к самим летописным памятникам.

Текст Новгородской Четвертой и Софийской Первой летописей под 6774 г. и Новгородской Четвертой под 6779 г. близок к тексту Повести о Довмонте в редакции Псковских Первой и Третьей летописей, причем статья Новгородской Четвертой под 6774 г. немного сокращена [280]. Запись под 6776 г. в Новгородской Четвертой и Софийской Первой повторяет чтение Новгородской Первой летописи, но в варианте Софийской Первой окончание статьи близко к Псковским Первой и Третьей [281]. Отрывки из Повести о Довмонте в Новгородской Четвертой, помещенные под 6780 и 6807 гг., в отдельных чтениях восходят как к Псковским Первой и Третьей летописям, так и к Псковской Второй; кроме того, статья под 6807 г. несколько более информативна, нежели псковские летописи [282]. И наконец, текст Софийской Первой в части за 6779, 6780 и 6807 гг. соответствует почти дословно варианту Псковской Второй летописи [283].

Итак, учитывая, что записи Новгородской Четвертой и Софийской Первой летописей, содержащие кусочки из Повести о Довмонте, не могут быть возведены к какой-либо одной из редакций псковских летописей и что они в некоторых случаях содержат лишние чтения по сравнению с Псковскими Первой, Второй и Третьей летописями, мы можем сделать вывод, что, вероятнее всего, в новгородско-софийских летописях отразился не какой-то из реально дошедших до нас псковских летописных вариантов Повести, а более ранний.

Намного сложнее, нежели с Повестью о Довмонте, обстоит дело с другим источником, который мог быть включен в летописный свод Пскова середины XIV в. — хронографическим введением, содержащимся в начальной части списков Псковских Первой и Третьей летописей. С полной уверенностью определить время его использования в псковском летописании вряд ли возможно, так как достаточно аргументированных доказательств для этого не обнаруживаем. Видимо, это обстоятельство повлияло на то, что практически никто из исследователей летописного дела во Пскове не обращался к вопросу о времени привлечения хронографического материала в псковском летописании.