Президент Эно, ближайший друг королевы, пишет о ней: «Это одна из красивейших женщин, каких я встречал».
Маркиз де Вальфон, честный и довольно простодушный солдат, утверждал: «Грацией, воздушностью облика, красотой волос она напоминала нимфу».
Версальский ловчий Леруа, расхвалив все черты маркизы, фигуру и прекрасные светло-каштановые волосы, продолжает: «В ее глазах было нечто особенно привлекательное, может быть, оттого, что трудно точно сказать, какого они цвета. ни яркого блеска черных глаз, ни мечтательной нежности голубых, ни особенной мягкости серых; этот неопределенный цвет, казалось, придавал им безграничную способность обольщать и принимать любые оттенки выражения. Действительно, выражение ее лица все время менялось, хотя никогда не замечалось разлада в ее чертах — все они выражали единую мысль, что предполагает немалый контроль над собой, и это относится к каждому ее движению. Все ее существо было на полпути между высшей ступенью элегантности и первой ступенью благородства».
Наконец, маркиз д’Аржансон, так отчаянно ненавидевший маркизу, что весь свой дневник он написал на самом деле с единственной целью — опорочить ее в глазах потомков, не смог найти для начала ничего хуже следующих слов: «Она бела как снег, лицо никакое, но грациозна и талантлива. Высока, сложена довольно плохо».
К тому времени, как Ренетт выросла в девицу на выданье, в парижском обществе уже говорили, что она достойна короля. Да и сама она жила мечтою о любви короля с тех самых пор как побывала у гадалки; впрочем, эта мечта вряд ли была осуществима, ведь мещанка не могла быть представлена королю, и кроме того у него уже имелась фаворитка. Тем временем оказалось, что ее родителям не так просто выдать дочь замуж, так как репутация обоих оставляла желать лучшего. Конечно, отец, господин Пуассон, был интересным самородком, но впутался когда-то в какую-то темную историю, говорили даже, будто его чучело было публично повешено палачом после бегства Пуассона в Германию, а уж по происхождению ему было далеко и до буржуазного сословия. Он никогда не старался казаться не тем, чем был на самом деле, и нимало не беспокоился о внешних приличиях, поэтому немногие стремились с ним породниться. Что до очаровательной мадам Пуассон, то она была умна, воспитанна, но увы, не добродетельна. Мало того, эта славная, но сомнительная пара не отличалась и богатством. Зато богат был господин де Турнем, который и взял дело в свои руки. Он предложил своему племяннику, господину Ленорману д’Этиоль, жениться на Ренетт. Д’Этиолю эта идея не понравилась, но де Турнем предложил такие прекрасные условия — выделил огромное приданое, гарантировал, что молодые проживут всю жизнь в его доме и за его счет (все их расходы, включая жалованье личной прислуги, он брался оплачивать из своего кармана) и сверх того обещал оставить все свое состояние племяннику — что д’Этиоль сдался. Они поженились в марте 1741 года.
И молодая пара, и господин и госпожа Пуассон жили у де Турнема, в его парижском особняке де Жевр на улице Круа де Птишан, или в замке ц’Этиоль в Сенарском лесу. Этиоль был одним из самых очаровательных из того множества домов, в которых жила и которые отделала Ренетт, и не избежал злой судьбы, тяготеющей почти над всеми ее домами. В начале нашего века владелец снес замок, чтобы не платить за него налогов. Не успел Ленорман д’Этиоль обвенчаться с Ренетт, как страстно полюбил свою жену, да и она часто говорила, что никогда его не покинет — разве что ради короля. В семье это считалось шуткой, но для мадам д’Этиоль шуткой вовсе не было.
Ее дочь Александрина родилась во время болезни короля в Меце. Кто-то сказал ей, что жизнь короля в опасности, и тут состояние роженицы до того ухудшилось, что она едва не отдала Богу душу. (Александрина была ее вторым ребенком, первый сын умер в младенчестве). И все же если, подобно многим женщинам, она и мечтала о другой жизни, то зато собственная ее жизнь была самой приятной. Она была молода, красива, богата, окружена любимой семьей, души в ней не чаявшей. Все ее желания предупреждались. В Этиоле построили большой театр с новейшим оборудованием, сценой, чтобы она в нем играла; Вскоре ее признали лучшей непрофессиональной актрисой Франции. Ее лошади и экипажи были предметом зависти всей округи, так же как платья и драгоценности. Она обладала удивительной элегантностью, что в те времена было куда труднее, чем теперь, так как не существовало великих домов мод и каждая женщина сама изобретала свои наряды.
Читать дальше