Нэнси Митфорд - Мадам де Помпадур [Madame de Pompadour]

Дофин, старый враг маркизы, написал епископу Верденскому: «Она умирает с мужеством, редким среди обоих полов. Легкие ее полны воды или гноя, а сердце переполнено кровью или расширено, и смерть эта невероятно жестока и мучительна. Что же сказать Вам о ее душе? В Шуази она пожелала уехать умирать в Париж и, как говорят, по-прежнему просит ее туда отвезти. Вчера вечером ее причащали, кюре из церкви Магдалины, из Билль Эвек, не отходит от нее — и по этим причинам можно надеяться, что она получит прощение».

Той же почтой дофина писала: «Мы потеряли бедняжку маркизу. Бесконечна милость Господня, и мы должны надеяться, что она распространится на нее, ибо Он дал ей время исповедаться, собороваться и воспользоваться своими последними часами во благо. Говорят, что она раскаялась во всем зле, содеянном ею, и возненавидела его. Теперь мы можем лишь молиться за нее... Король в глубоком горе, хотя он сдерживается при нас и при всех остальных. Наше величайшее желание — чтобы он обратился к своим детям и любил их больше всех на свете, чтобы Господь коснулся его сердца, приблизил к нам и освятил его. Прощайте, дорогой епископ, и будьте добры, сожгите мое письмо и не отвечайте на него. Никогда не пишите ко мне о маркизе, если не будет под рукой совершенно надежного посланца».

Мадам де Ла Тур Франквиль написала Жан-Жаку Руссо: «Весь месяц стояла такая ужасающая погода, что мадам де Помпадур, наверное, было не так грустно покидать этот мир. В последние свои минуты она показала, что в ее душе сила смешана со слабостью, что в женщине неудивительно. Не удивляет меня и то, что теперь о ней так же горюют, как раньше презирали и ненавидели. Французы, первые во всем, держат первенство и в непоследовательности».

Вот что написал Вольтер: «Я очень опечален смертью мадам де Помпадур. Я был в долгу перед ней и скорблю по ней из благодарности. Какой абсурд, что дряхлый бумагомаратель, который едва держится на ногах, все еще жив, а красивая женщина в разгаре сказочной карьеры должна умереть в сорокалетием возрасте. Возможно, если бы она способна была вести спокойную жизнь, как я, то она до сих пор была бы жива». «Рожденная искренней, она любила короля ради него самого; она обладала ясным умом и справедливым сердцем, а эти качества встречаются не каждый день». «Вот и кончилась греза».

Королева написала к президенту Эно: «Никто здесь не говорит о том, чего больше нет, и кажется, что она никогда не существовала. Таков наш мир, в самом деле, есть за что его любить!»

Дидро: «Мадам Помпадур мертва. И что же осталось от этой женщины, которая обошлась нам в такое множество жизней и денег, лишила нас чести и сил, перевернула вверх дном всю политическую систему в Европе? Это Версальский договор, который продержится ровно столько, сколько продержится; «Амур» Бушардона, которым будут восхищаться вечно; несколько камней, гравированных Юэ, которые восхитят будущих антикваров; миленькая картинка Ван Лоо, на которую иногда кто-нибудь поглядит, и горстка праха».

Лорд Хартфорд, английский посол: «Мадам де Помпадур скончалась вечером в воскресенье около семи часов после долгой болезни. Она с большим мужеством наблюдала за приближением смерти, нежно простилась с друзьями, и, я полагаю, все сожалеют о ней. Она умерла бедной, что очищает ее от обвинений в стяжательстве, возводимых на нее молвой».

Подобно всем домам маркизы, даже церковь, где ее похоронили рядом с Александриной, исчезла с лица земли. Она стояла на Вандомской площади, там, где теперь в нее впадает Рю де ля Пэ.

На следующий день после ее похорон Мариньи пришел к королю и сложил с себя все свои должно- ста и полномочия. Король тут же вернул их ему и более того, сказал, что ему угодно, чтобы Мариньи взял себе Елисейский особняк. Со временем король обменял его на другой дом в Париже.

А что же король? Такой мастер скрывать свои чувства, он, однако, был очень несчастен, как видели те, кто хорошо его знал. Шампло, чья кровать стояла в спальне короля, говорил, что он почта не спал много ночей подряд. Он написал инфанту Филиппу: «Тревоги мои окончились самым жестоким образом. Можете догадаться, о чем я». Подошел день похорон. Вокруг дворца завывал ледяной ветер. «В плохую погоду маркиза отправляется в путь», — заметил король. В шесть часов вечера кортеж должен был тронуться в Париж. Слуги задернули шторы в надежде уберечь короля от этого зрелища. Но король, который сам распорядился похоронами, взял под руку Шампло и вышел с ним на балкон угловой комнаты. Он смотрел, как маркиза возвращается назад по длинной авеню де Пари. Король стоял на свирепом ветру без камзола и шляпы, пока процессия не скрылась из глаз. Только тогда он отвернулся, по его щекам текли слезы. «Вот единственная дань, которую я могу ей воздать».