Нэнси Митфорд - Мадам де Помпадур [Madame de Pompadour]

Герцог отправился обратно в Версаль, везя с собой собственный портрет кисти Алана Рамсея, плюя кровью и в тоске — словом, «сущая развалина». Однако жена, любовницы и благословенный воздух Франции скоро привели его в порядок, и он перестал в письмах жаловаться на здоровье. Теперь он мог думать только о здоровье маркизы, чей вид при встрече поразил его. Она явно тяжело болела.

Здоровье мадам де Помпадур все ухудшалось, и она совсем пала духом. Недавно ее и короля опечалили две смерти в королевском семействе, которое она считала теперь все равно что собственной семьей. В 1759 году с возгласом: «В рай, галопом, да побыстрей!» умерла мадам инфанта, а в 1761 году они потеряли десятилетнего герцога бургундского. Он с необыкновенной выдержкой перенес мучительные страдания. Этот ребенок оставлял незабываемое впечатление у всех, кто его видел, а его мать, дофина, хорошо понимала, что остальные ее сыновья совсем из другого теста — похуже.

Семилетняя война, принесшая столько поражений и позора, была для маркизы сущей пыткой. Она делала бравый вид, ни придворные, ни король никогда не видели ее мрачной. Она смеялась и шутила, как всегда, и окружающим нередко казалось, что ей все нипочем. Но ее камеристка рассказывает совсем другое. Маркиза плохо спала, часто плакала, оставшись в одиночестве. Она переживала происходящее куда острее, чем король. Его нервы были покрепче, каждый день благодаря охоте он на несколько часов отвлекался от политических проблем, а по ночам спал здоровым сном. А мадам де Помпадур сидела в четырех стенах, писала письма или погружалась в мрачные раздумья, и это было для нее очень вредно. Она так жаждала, чтобы Франция и ее король вышли из войны, покрытые славой, а кончилось все крахом и позором. «Если я умру, — говорила она, — то умру от горя».

Чтобы подбодрить ее, король задумал осуществить то, над чем они уже давно размышляли, — построить маленький загородный дом в садах Трианона. Его решили назвать Малым Трианоном и предназначали использовать вместо Эрмитажа, чтобы можно было там переночевать и заняться фермой, которая доставляла им все больше удовольствия. Подсобные строения, загоны для коров, курятники и другие сооружения были уже готовы. Но сам Трианонский дворец для их целей не годился, так как по придворному обычаю слишком много людей имели право отправляться туда вместе с королем, и пребывание в Трианоне требовало слишком строгого соблюдения этикета. Между тем планы Габриэля для постройки нового дома были совершенно готовы, и в 1762 году он приступил к строительству. Дело пошло быстро, однако маркиза успела увидеть только наружные стены.

В 1763 году мадам де Помпадур, кажется, раздумывала, не уехать ли ей от двора в замок Менар. Она дважды съездила туда без короля — подобных отлучек еще никогда не бывало, и о них много судачили. Может быть, ей показалось, что она не в силах долее бороться за привязанность короля. «Я живу, как ранние христиане — в непрерывной борьбе».

В это время король завел новую связь, внушавшую больше опасений, чем его обыкновенные шашни с юными девицами из Парк-о-Серф. Его любовницей стала прелестная молодая женщина с длинными черными кудрями по имени мадемуазель Ромэн, дочь адвоката из Гренобля. Впервые король заметил ее, когда она гуляла в садах Марли. Она отказалась поселиться в Парк-о-Серф, и тогда он купил ей маленький домик в Пасси, где она и родила сына. Мадам де Помпадур ездила переодетая взглянуть на молодую мать, когда та сидела и кормила своего младенца в Булонском лесу. Оба утопали в великолепных кружевах, а в ее черных волосах сверкал алмазный гребень. Маркиза сильно приуныла после этой вылазки.

— Надо признать, — сказала она с грустью, — что и мать, и дитя очаровательны. — Но мадам де Ми- репуа со своей обычной рассудительностью утешила маркизу:

— Короля совершенно не интересуют его дети, их у него слишком много, и он не станет беспокоиться ради этой матери с сыном. Он же ни малейшего внимания не обращает на графа де Люка, а ведь тот — вылитый отец; никогда о нем не заговаривает, и я уверена, что пальцем не пошевелит ради него. Повторяю, пора вам понять, что мы живем не при Людовике XIV.

Она оказалась не совсем права. Королю действительно очень скоро надоела мадемуазель Ромэн, как и все другие девицы, но ее сына он признал своим. Ребенок рос под присмотром принцесс, получил имя аббата де Бурбон, и умер от оспы, прожив немногим больше двадцати лет.