Георгий Бердников - Том 7. Литература второй половины XIX в.

Толстовская психологическая рентгеноскопия приобретает в «Анне Карениной» новые качества. Испробовав еще в «Севастопольских рассказах» возможности внутреннего монолога как способа исследования душевных тайн людей, художник пользуется здесь этим способом с возросшей гибкостью, в орбиту его внимания полнее включается не только логически упорядоченная мысль персонажей, но подчас и то, что смутно, что полуосознанно, что не поддается рациональному контролю. Предсмертный внутренний монолог Анны — не авторский пересказ затаенных дум человека (как это было в сцене смерти Праскухина во втором из севастопольских рассказов), а как бы стенограмма этих дум, переданная от первого лица, во всей непосредственности, порой беспорядочности. Однако тот прием, который в западной литературе XX в. у прозаиков модернистского склада возводится в ранг постоянно действующего метода, служит воплощению извечного хаоса в человеке, в данном эпизоде из «Анны Карениной» выражает особую, необычную напряженность ситуации. Достоверное, непринужденное воспроизведение психического процесса проясняет истоки трагедии героини и обогащает реалистическое искусство изображения человека.

Важная и новая особенность поэтики «Анны Карениной» — элементы символики или аллегории, приобретающие характер лейтмотивов. В «Войне и мире» лейтмотивы портретные или речевые становятся средством характеристики отдельных персонажей. В «Анне Карениной» возникают и повторяются мотивы, имеющие не только непосредственно предметный, но и символический смысл. Железная дорога у Толстого (почти как в известном стихотворении Некрасова) — своего рода вещественный символ того строя жизни, который складывается в пореформенной России, принося людям новые бедствия.

Мысль о всеобщем торжестве неправды и зла, одна из последних мыслей, мелькающих в сознании Анны перед смертью, сродни тем горестным рассуждениям, которые долгое время не дают покоя второму главному герою романа, Константину Левину.

В. И. Ленин в статье «Л. Н. Толстой и его эпоха» привел и прокомментировал слова Левина из «Анны Карениной» — определение исторической ситуации, обрисованной в романе: «„У нас теперь все это переворотилось и только укладывается“, — трудно себе представить более меткую характеристику периода 1861–1905 годов. То, что „переворотилось“, хорошо известно, или, по крайней мере, вполне знакомо всякому русскому. Это — крепостное право и весь „старый порядок“, ему соответствующий. То, что „только укладывается“, совершенно незнакомо, чуждо, непонятно самой широкой массе населения. Для Толстого этот „только укладывающийся“ буржуазный строй рисуется смутно в виде пугала — Англии» (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 20. С. 100–101).

Константин Левин, как и сам Толстой, видит, что нарождающиеся буржуазные порядки не устранили вековой крестьянской нищеты, принесли с собой новые формы социальной несправедливости. В этом — объективная историческая основа того состояния смятения, неуверенности, в котором находится Левин и в котором находился в те годы создатель «Анны Карениной».

В ряду толстовских героев — правдоискателей Левин наделен наиболее явственными автобиографическими чертами. Толстой подарил этому герою собственную бескомпромиссную честность, собственное отвращение к праздной барской жизни, светским условностям, казенному лицемерию. Он подарил Левину и собственную органическую привязанность к земле, к русской природе, даже тяготение к физическому крестьянскому труду. В размышлениях и исканиях Левина многое отражает ход поисков самого Толстого.

Левин одержим мечтой о «бескровной революции», о новых отношениях помещика и крестьянина: «Вместо бедности — общее богатство; вместо вражды — согласие и связь интересов». Но в «Анне Карениной» повторяется — в новых пореформенных условиях — ситуация, которая была обрисована еще в «Утре помещика»: мужики не хотят тех улучшенных способов хозяйствования, которые предлагает им добрый барин. И трудность эта коренится вовсе не в упрямстве или косности крестьян, а в том — как ясно видит сам Левин, — что интересы помещика и интересы крестьян и в самом деле силою вещей «фатально» противоположны.

Левин, как и сам Толстой, отвергает социалистические, революционные идеи (о которых имеет лишь самое смутное представление). Отвергает он и либеральные концепции мирного буржуазного прогресса. Он видит вместе с тем несостоятельность собственных реформаторских усилий. Тревога социальная осложняется у него и тревогой философской, нарастающими сомнениями в догматах церкви, постоянными колебаниями между христианской верой и полным безверием.