Андрей Ланьков - К северу от 38-й параллели. Как живут в КНДР

Это приводит к такому любопытному явлению, как обратные побеги с Юга на Север. Первый такой побег произошел в 1996 году и привлек большое внимание. Его совершил – точнее, попытался совершить – молодой человек по имени Ким Хён-док. Его арестовали и отправили в тюрьму, поскольку по южнокорейскому законодательству любая попытка попасть в Северную Корею без надлежащего разрешения по-прежнему является на Юге преступлением. В 2001 году Ким Хён-док, к тому времени окончивший университет и работавший в аппарате парламента, заметил: «Мне больше некуда бежать – да я никуда и не собираюсь. Утопии нет нигде».

Впрочем, времена изменились. Формально побег на Север остается уголовным преступлением, но на практике и при желании вернуться на Север теперь не просто, а очень просто. Будучи гражданином Южной Кореи, беженец имеет право на получение паспорта и свободный выезд из страны. Таким образом, если беженец собрался в обратный путь, ему достаточно просто выехать из Южной Кореи в Китай или иную страну, в которой есть северокорейское посольство, прийти туда, покаяться и выразить желание вернуться. Опыт показывает, что подобные желания всегда встречают понимание у северокорейской стороны – особенно сейчас, когда обратные побеги стали играть немалую роль в северокорейской пропаганде. Всего за 2011–2017 годы с Юга на Север вернулось не менее 28 человек (скорее, около 35–40 человек), то есть примерно 0,1 % от общего количества беженцев.

Так что у «южного рая» обнаруживается неприятная изнанка. Впрочем, все эти проблемы, хотя они и вполне реальны, не следует преувеличивать. Большинство мигрантов, хотя зачастую и ворчат на то, что происходит вокруг, работают по 12 часов в сутки, надраивая туалеты и сортируя мусор, чтобы накопить денег, оплатить услуги брокеров и вывезти на Юг оставшихся в КНДР детишек, стариков и прочих родственников и близких друзей. Из 28 вернувшихся на Север беженцев по меньшей мере пятеро опять бежали на Юг…

Вплоть до прихода к власти Ким Чен Ына большинство наблюдателей, в том числе и автор этих строк, были уверены в том, что власти Северной Кореи полностью утратили способность контролировать границу с Китаем и что число беженцев в обозримом будущем будет только расти. Тем не менее похоже, что правительство Северной Кореи сильнее и, главное, умнее, чем полагало большинство людей: после 2011 года, то есть уже при Ким Чен Ыне, количество прибывающих в Южную Корею беженцев стало постепенно сокращаться. В 2011 году в Южную Корею прибыли 2706 беженцев из КНДР. В 2013 году их было 1514, а в 2017-м – 1127. Налицо более чем двукратное сокращение за шесть лет.

Конечно, одна из главных причин этого сокращения – улучшение экономического положения Северной Кореи, которое наметилось с приходом к власти Ким Чен Ына и во многом является результатом проводимой им политики. Однако переоценивать значение этого фактора не стоит, ведь разрыв в уровне жизни между Северной Кореей и Китаем, не говоря уж о разрыве в уровне жизни между двумя корейскими государствами, остается огромным, так что в обычных обстоятельствах поток мигрантов оставался бы значительным.

До прихода к власти Высшего Руководителя правительство Северной Кореи либо полностью игнорировало проблему беженцев, либо, возможно, даже рассматривало миграцию в Китай как своего рода предохранительный клапан, который позволял самым активным и, следовательно, самым потенциально опасным элементам на какое-то время покидать страну. Кроме того, миграция приносила казне валюту: большинство мигрантов составляли гастарбайтеры, которые со временем возвращались домой с заработанными тяжелым трудом юанями. Более того, даже те мигранты, которые в итоге уходили из Китая на Юг, со временем начинали отправлять деньги своим семьям в Северной Корее, используя для этого нелегальную сеть брокеров и хуацяо – китайских граждан, имеющих право на постоянное проживание в КНДР. Наконец, к 2000 году ни у кого не осталось сомнений в том, что миграция не носит политического характера: даже те мигранты, что в итоге с немалым трудом добирались до Сеула, не превращались там в политически активную группу. По этим ли причинам, в силу ли общей пассивности Ким Чен Ира в последние годы жизни, на трансграничную миграцию в КНДР в 1995–2010 годы смотрели сквозь пальцы.

Однако Ким Чен Ын занял по этому вопросу позицию, которая радикально отличалась от позиции его отца. Судя по всему, Высший Руководитель решил, что в долгосрочной перспективе миграция может создать и для него, и для его страны политические проблемы, и принял меры, которые в итоге привели к заметному сокращению этой миграции. Вопреки тому что часто можно прочесть в западной печати, эти действия были продиктованы отнюдь не паранойей, а вполне трезвым расчетом и здравой оценкой той ситуации, в которой находилась страна.