Андрей Ланьков - К северу от 38-й параллели. Как живут в КНДР

В 1950-х годах Северная Корея опережала Юг как по объему промышленного производства на душу населения, так и по темпам экономического роста. Успехи в области образования, здравоохранения, науки и техники – вполне реальные, но вдобавок умело приукрашенные пропагандой – делали Север привлекательным для многих южнокорейцев. Усугубляли ситуацию и тяжелейшее экономическое положение Южной Кореи, некомпетентность и коррупция в правящих кругах. Большинство южнокорейцев были готовы мириться с этим, но среди них немало и таких людей, которым Север казался привлекательной альтернативой – и для этого, повторяю, тогда были основания. Следует помнить, что и в самой Северной Корее кимирсеновская модель в то время пользовалась популярностью.

С течением времени ситуация стала меняться. Экономика Юга росла рекордными темпами, в то время как экономика Севера сначала стагнировала, а затем оказалась в состоянии нарастающего кризиса. Хотя Юг и был диктатурой, но с конца 1950-х южнокорейские силовики существенно уступали своим северокорейским коллегам в свирепости при работе с собственным населением. Тем не менее Север (или, скорее, миф о Севере) сохранял притягательность довольно долго – не столько для простых жителей Юга, сколько для южнокорейской интеллигенции. Увлечение марксизмом в корейских университетах достигло пика в конце 1980-х годов, и некоторые из молодых студентов-активистов, начитавшись Ленина, Мао и Грамши, всерьез задумывались о побеге на Север, а некоторые даже реально осуществляли этот план.

Любопытно, что на многих революционных идеалистов соприкосновение с реальной жизнью Севера действовало отрезвляюще. Мой сосед по университетскому корпусу в свое время, в начале 1970-х, будучи аспирантом, активно работал над созданием в вузах революционных групп и в этом качестве даже сам совершил конспиративную поездку на Север. Для него эта поездка оказалась шоком. Он обнаружил, что северокорейские философы, встречи с которыми были организованы для него, не имеют ни малейшего представления о современной марксистской философии и не только не слышали ни об Альтюссере, ни даже о Грамши, но и явно боятся обсуждать темы, связанные с современной мировой философией. Пхеньян тоже не показался ему раем для рабочего класса, а восхваления Ким Ир Сена, сначала казавшиеся просто чрезмерными, вскоре заставили его задуматься о характере режима. У моего будущего коллеги хватило ума не показывать кураторам своего разочарования и не задавать им лишних вопросов, однако, вернувшись домой, он тут же прекратил трудиться на благо южнокорейской коммунистической революции и полностью переключился на занятия наукой.

Впрочем, подобное благоразумие проявляли не все. О Киль-нам, молодой ученый-экономист радикально левых взглядов, во время своей учебы в аспирантуре в Западной Германии установил контакты с северокорейскими дипломатами и оперативниками и в итоге в 1985 году уехал на Север вместе с женой и двумя детьми. Он быстро разочаровался в своем решении и в 1986 году, будучи отправлен за границу на свое первое задание по линии северокорейской разведки, немедленно запросил политического убежища в Дании. В Южную Корею он вернулся много позже, в 1990-е, уже после падения военной диктатуры и установления демократического режима. При этом он оставил в Северной Корее жену и детей, судьба которых, как можно предположить, была довольно печальной: времена в Пхеньяне стояли еще очень суровые.

По большому счету до начала 2010-х годов Север относился к перебежчикам так же, как и Юг. Им гарантировали жилье, старались по возможности хорошо обеспечить материально. Дополнительное вознаграждение ждало тех, кто предоставлял важные разведданные или образцы военной техники. Многие высокообразованные перебежчики оказались на работе в учреждениях, занимающихся изучением Юга или разного рода деятельностью – от разведывательной до коммерческой, связанной с Югом. Среди них есть дикторы, редакторы и авторы текстов на радиостанциях, ведущих вещания на Южную Корею, а также научные сотрудники Института южнокорейских исследований и иных аналогичных учреждений.

Правда, «адаптационный шок», который является серьезнейшей проблемой для северян, бежавших на богатый и относительно либеральный Юг, попавшие на Север южане переживали с еще большим трудом. К новым правилам поведения и жизни следовало привыкнуть, тем более что эти правила часто противоречили всему предшествующему опыту. Вдобавок следовало контролировать свое поведение, ведь пара неосторожных слов была чревата серьезными неприятностями. К этому трудно было поначалу приспособиться молодым идеалистам, привыкшим к относительному либерализму Юга даже в период военных диктатур (и при Пак Чон-хи, и при Чон Ду-хване студент сеульского университета мог сходить на оппозиционную демонстрацию, даже побросать там камни в полицейских и на следующий день без особых последствий для себя появиться на занятиях). Впрочем, человеку свойственно учиться, так что можно предположить, что значительное количество перебежчиков освоилось с новыми правилами игры – вне зависимости от того, что об этих правилах они думали про себя.