Дмитрий Володихин - Борьба за Полоцк между Литвой и Русью в XII–XVI веках

Московский наряд обстреливал защитников Полоцка до вечера 5 февраля. Вечером же орудия замолчали и канонада прервалась почти на трое суток, вплоть до 8 февраля. Под Полоцком еще не слышали залпов «артиллерии главного удара» («большой» наряд), но поединок с «середним и лехким» нарядом в первый же день вызвал предложение начать переговоры. Полоцк был богатым и хорошо закрепленным городом — да, но отнюдь не военной твердыней, стенам которой изначально предначертана судьба быть растерзанными ядрами неприятельских пушек. Долгий период мира не способствовал поддержанию боевого духа в его жителях. К тому же у русского царя в самом городе была партия доброжелателей — Иван IV с самого начала не напрасно и не в пустоту обращался с предложениями мирной сдачи.

Косвенно это подтверждается аналогией, проведенной М. Стрыйковским между падением Полоцка и присоединением Пскова к Москве: в обоих случаях горожане поддались на ласку и уговоры. [485] Stryjkowski М., указ. соч., т. 2, с. 357. Общий тон известий Штадена, Одерборна и Пискаревского летописца указывают на недостаточность сопротивления, оказанного городом, причем Одерборн прямо говорит, что одной из существенных причин сдачи Полоцка была боязнь, «как бы не возникло внутренних смут». [486] Oderborni, указ. соч., т. 2, с. 226.; Штаден Г. О Москве Ивана Грозного. Записки немца-опричника. — Л., 1925, с. 116; ПСРЛ, т. 34, Пискаревский летописец, с. 190. Ход переговоров 5–8 февраля дает этому дополнительное подтверждение. Переговоры велись со стороны осажденных Лукой Халабурдой и Василием Трибуном, московского же царя представляли Иван Черемисинов и Василий Розладин (затем один Черемисинов). Отношение русской стороны к переговорам понятно: они были на руку Ивану IV, поскольку С. Довойна сделал серьезную ошибку, не выговорив с первого же дня условия, чтобы московские войска не двигали к городским стенам своих укреплений, пока переговоры продолжаются. На это указал в своей хронике-мемуарах Л. Гурницкий. [487] Gornicki L., указ. соч., с. 159. В результате промаха полоцкого воеводы в ночь с 5 на 6 февраля «туры» были поставлены у самых стен. [488] ПСРЛ, т. 29, с. 310. Но московское командование надеялось, очевидно, все-таки договориться о мирной сдаче города: 6 февраля по-прежнему идут переговоры, хотя осаждающие уже получили возможность нанести решающий удар. Одерборн сообщает о содержании переговоров в эти дни следующее: царь «посылал парламентеров к воротам, и они угрожали… враждебными действиями…, в случае же сдачи он обещал, что все останется нетронутым…». [489] Oderborni, указ. соч., с. 226. 7 февраля, устав ждать, царь меняет более сговорчивого Черемисинова на Михаила Безнина, потребовавшего от полоцких переговорщиков скорого принятия решения в ультимативной форме. [490]Вечером 7 февраля под город прибыл «большой» наряд, и медлить далее не было никакого смысла. Срыв переговоров 8 февраля окончательно убеждает командование московской армии в необходимости вновь прибегнуть к силе оружия. [491]

А вот позиция защитников города неясна и кажется непоследовательной. Конечно, Довойна пытался потянуть переговорами время и дождаться помощи от Н. Радзивилла, избавив в то же время город от артиллерийского обстрела. Но представляется крайне странным то, что 8 февраля в Безнина во время переговоров стреляли, ведь это и стало причиной срыва переговоров. В самом деле, если необходимо было тянуть время сколько возможно, то стрельба по царскому переговорщику, напротив, — не что иное, как наилучший способ уничтожить саму возможность продолжения переговоров. Снять это противоречие можно, кажется, лишь одним путем, а именно: предположить борьбу группировок в самом городе — за и против продолжения противоборства с войсками Ивана IV. Сами полоцкие переговорщики открыто говорят об этом: «…люди многие, а мысльми своими шатаются; иные люди бити челом хотят, а иные не хотят…» [492]Конечно, можно расценивать эти слова как очередную уловку послов, стремившихся продлить перемирие, но равно веским будет и другое предположение — в Полоцке, с его древней традицией вечевой свободы и участия посада в делах управления городом, [493]подобная критическая ситуация чуть ли не обязательно должна была породить разногласия. И тогда партия противников мирной сдачи могла наперекор партии ее сторонников сорвать переговоры самым радикальным методом. «Вычислить» две эти группировки точно не представляется возможным, но гипотетически расстановку сил восстановить нетрудно. Ни за что с Иваном IV мириться не стало бы католическое духовенство, едва ли — кальвинистское (впрочем, и то, и другое было немногочисленным, из всех храмов города католикам принадлежал лишь один бернардинский костел), никогда — польский гарнизон и вряд ли — полоцкая шляхта и верхушка посада. О полоцкой шляхте Стрыйковский писал однозначно как о людях, вместе с поляками оборонявших город до последней крайности. Посадские же богачи рисковали в случае падения Полоцка потерять все свое состояние. Во всяком случае, всерьез опасаясь наступления Ивана IV, жители ливонских городов просто-напросто отправляли свое имущество в Пруссию. [494]Московский царь мог рассчитывать обрести союзников в среде солидного по численности православного духовенства (более двух десятков церквей и монастырей, епископия), особенно если учесть торжественную встречу, устроенную им Ивану IV «в полотцких воротех» [495]после сдачи города. Очевидно, менее состоятельные посадские люди, рискуя, как им казалось, немногим и не стремясь подставлять головы под русские ядра, поддерживали переговоры. Наконец, впоследствии то ли С. Довойной из Полоцка были высланы «чернь и простой люд», то ли, согласно Лебедевской летописи, они и сами не пожелали уйти в замок, а ушли в расположение русских войск [496] — посадские низы и «селские люди», в том числе несколько тысяч взрослых мужчин, в любом случае не представляли собой надежной боевой силы для полоцкого воеводы.