Андрей Беляков - Чингисиды в России XV–XVII веков - просопографическое исследование

В последнее время значительно возрос интерес к истории эволюции Сибирского ханства. Ряд авторов посвятили свои исследования различным этапам и сторонам жизни данного государственного образования [124]. Д.Н. Маслюженко и Е.А. Рябикина обратились к сюжетам о повседневной жизни Кучумовичей в России в 1598–1599 гг. [125]Биографии сибирских Шибанидов в той или иной степени затрагиваются в работал об утверждении власти Москвы над Сибирью в 1-й половине XVII в. [126]В Казахстане издали научно-популярную книгу, посвященную хану Кучуму и служилым Шибанидам в России (М. Абдиров). Автор использовал только ранее опубликованные исследования. Но даже это не спасло от появления ранее неизвестных заблуждений [127]. Д.М. Арапов поднял проблему изменения статуса Чингисидов в Центральной Азии и Восточной Европе XIII–XIX в. [128]П.О. Рыкиным сделаны интересные наблюдения о применении монгольской концепции родства по отношению к русским князьям в XIII–XIV вв. Его выводы с определенными поправками можно использовать и по отношению к рассматриваемому нами периоду [129]. Другой немаловажной проблемой при изучении Чингисидов в России остается боевое использование их дворов. В связи с этим Ю.Г. Алексеев, исследуя походы русских войск при Иване III, отмечает все случаи участия в военных действиях второй половины XV — начала XVI вв. представителей «золотого рода», проживавших на данный момент в Московском государстве [130]. Поднимает данную проблему и Ю.В. Кривошеев [131]. Более поздний период рассмотрен в монографии В.А. Волкова, посвященной войнам России середины XV–XVII вв. Однако автор рассматривает использование служилых татар и татарских царевичей только в отдельных эпизодах, в целом оставляя их за границами своего исследования [132]. Следует упомянуть и труд А.Б. Широкорада о русско-ордынских взаимоотношениях. В нем приводится значительное количество фактов по использованию Чингисидов и их боевых отрядов в военных кампаниях России XV–XVII вв. Однако публицистический характер книги и практически полное отсутствие научно-справочного аппарата значительно понижают ее научную ценность [133]. Ю.В. Селезнев создал справочник, в котором зафиксировал все русско-ордынские военные конфликты XIII–XV веков. В нем отмечены причины и итоги конфликтов, в ряде случаев — приводимая источниками численность военных отрядов [134]. При этом автором были отмечены все известные случаи использования Москвой служилых Чингисидов. А.М. Некрасов поднял проблему женщин ханского дома Гиреев в XV–XVI вв. [135]Н.Е. Кольцова предприняла попытку реконструкции генеалогии крымских Гиреев [136]. А.А. Горский затронул особенности выездов Чингисидов в русские княжества в XV в. и их военного использования [137]. Этот же автор рассматривает раннюю историю Мещеры до ее вхождение в состав Московского княжества [138]. М.В. Моисеев анализирует выезды Чингисидов второй половины XV — первой половины XVI вв. [139], затрагивает проблему значения посольских даров в степном мире. Сделанные им на основании ногайских материалов наблюдения показательны для формирования некоторых форм содержания служилых Чингисидов в России [140]. Неоднократно затрагиваются проблемы русско-казанско-ногайских отношений, оказывавшие непосредственное влияние на появление тех или иных Чингисидов в России [141]. Постоянные выезды татарской знати неизбежно должны были привести к изменению состава элиты Московского царства. Данные процессы в XIV–XVI вв. рассматривает В.А. Ткачук. В частности, он затрагивает вопросы инкорпорации представителей ордынской знати в состав великорусской национальной элиты. Однако следует отметить, что автор подходит к решению поставленной проблемы излишне формально, не анализируя эти процессы во всей их сложности и многоплановости. Некоторые выводы исследователя кажутся более чем спорными. В частности, утверждение о том, что большинство татарской знати, вошедшей в московскую элиту, «не могло гордиться знатностью рода» [142]. А. Исин, рассматривая взаимоотношения Казахского ханства и Ногайской Орды XV–XVI вв., также вынужден поднимать отдельные сюжеты, касающиеся астраханских и казанских Чингисидов. Главным источником для автора в этом служили документы Посольского приказа, неоднократно уже использованные иными исследователями, поэтому наблюдения данного автора по нашей проблеме имеют в первую очередь оценочное значение [143]. А.О. Амелькин затронул проблему восприятия татарского вопроса в общественном сознании России XV — первой половины XVI вв. по материалам памятников агиографии и фольклора. По его мнению, именно события 1505 г. (отход казанского царя Мухаммед-Эмина от промосковской политики) послужили основой для складывания песен об Авдотье Рязаночке и «Часовой плачет у гроба Ивана Грозного». По мнению автора, прообразом Авдотьи Рязаночки послужила дочь Ивана III Евдокия, супруга казанского царевича Петра Ибрагимовича. «Народная историческая мысль превратила разорение русского торга и посольства в завоевание города, а брак Петра и Евдокии — в главную причину успеха в переговорах» [144]. Сочинение В. Правдолюбова, посвященное религиозной жизни Касимова, наглядно показывает как на рубеже XIX–XX вв. в церковной среде окончательно складывается полностью мифологизированный образ касимовского царевича Якова Васильевича, являющегося местночтимым святым [145]. В регионе утвердилось почитание царевича как блаженного.