Александр Кравчук - Перикл и Аспазия

Мы ввели много разнообразных развлечений для отдохновения души от трудов и забот, из года в год у нас повторяются игры и празднества. И со всего света в наш город благодаря его величию и значению стекается на рынок все необходимое, и мы пользуемся иноземными благами не менее свободно, чем произведениями нашей страны.

В военных попечениях мы руководствуемся иными правилами, нежели наши противники. Так, например, мы всем разрешаем посещать наш город и никогда не препятствуем знакомиться и осматривать его, не высылаем чужестранцев из страха, что противник может проникнуть в наши тайны и извлечь для себя пользу. Ведь мы полагаемся главным образом не столько на военные приготовления и хитрости, как на наше личное мужество. Между тем как наши противники при их способе воспитания стремятся с раннего детства жестокой дисциплиной закалить отвагу юношей, мы живем свободно, без такой суровости, и тем не менее ведем отважную борьбу с равным нам противником. Этим, как и многим другим, наш город и вызывает удивление.

Мы развиваем нашу склонность к прекрасному без расточительности и предаемся наукам не в ущерб силе духа. Богатство мы ценим лишь потому, что употребляем его с пользой, а не ради пустой похвальбы. Признание в бедности у нас ни для кого не является позором, но больший позор мы видим в том, что человек сам не стремится избавиться от нее трудом. Одни и те же люди у нас одновременно бывают заняты делами и частными, и общественными. Однако и остальные граждане, несмотря на то что каждый занят своим ремеслом, также хорошо разбираются в политике. Ведь только мы одни признаем человека, не занимающегося общественной деятельностью, не благонамеренным гражданином, а бесполезным обывателем.

Одним словом, я утверждаю, что город наш — школа всей Эллады, и полагаю, что каждый из нас сам по себе может с легкостью и изяществом проявить свою личность в самых различных жизненных условиях. И то, что мое утверждение — не пустая похвальба в сегодняшней обстановке, а подлинная правда, доказывается самим могуществом нашего города, достигнутым благодаря нашему жизненному укладу… Все моря и земли открыла перед нами наша отвага и повсюду воздвигла вечные памятники наших бедствий и побед. И вот за подобный город отдали доблестно свою жизнь эти воины, считая для себя невозможным лишиться родины, и среди оставшихся в живых каждый, несомненно, с радостью пострадает за него» [61] Фукидид, История. Л., 1981. II. 36–41. .

Перикл не жалел слов утешения для семей погибших, хотя в таких ситуациях даже самые лучшие и искренние слова сочувствия звучат пусто и надуманно. Может быть, для многих самым важным в речи вождя стало его торжественное обещание, данное над могилой павших: осиротевшие дети будут вплоть до их совершеннолетия воспитываться за счет государства.

Никто из собравшихся тогда у Дипилонских ворот не мог и предвидеть, что пожар, разгоревшийся не без помощи Перикла, будет длиться еще двадцать семь лет. Никто не знал, что молох войны поглотит десятки, а может быть, и сотни тысяч людских жизней — и только для того, чтобы навсегда погубить величие их государства. Никто не догадывался, как часто траурные процессии будут отныне отправляться за Дипилонские ворота и какие прекрасные, все более и более, возвышенные речи будут раздаваться над братскими могилами молодых мужчин на государственном кладбище для заслуженных людей.

На следующее лето спартанцы снова вторглись в Аттику. Как и в прошлый раз, ими командовал царь Архидам. И снова население укрылось за городскими стенами, а враг опустошал поля и деревни. Казалось, все произойдет так же, как в прошлом году: через несколько недель враги уйдут и Аттика будет свободной. Но случилось то, что полностью перевернуло жизнь города и имело роковые последствия для всей дальнейшей борьбы афинян: не прошло и нескольких дней с момента начала осады, как в Афинах вспыхнула страшная эпидемия.

Первые больные были обнаружены среди беженцев, скопившихся в Пирее. Сначала все подумали, что это неприятель отравил колодцы. Но когда число больных, в том числе и в самих Афинах, начало прибывать с каждым днем, стало ясно: зараза попала в порт из заморских земель. И действительно, раньше, хотя и не с таким размахом, она свирепствовала на острове Лемнос, а еще раньше — в Египте и соседних с ним странах. Однако нигде не отмечалось такой высокой смертности, как в Аттике. Врачи были бессильны, не помогали молитвы богам и советы прорицателей. Оставалось только смириться с несчастьем и спокойно ожидать прихода болезни, обычно заканчивавшейся смертью.