Если патриоты иногда, «при виде стольких жестокостей, и прибегали порой к несколько бурному отмщению» (Suite du rapport... P. 25), эти незаконные бесчинства были неизбежны и понятны. Это было отмщение, спровоцированное омерзительными жестокостями «мятежников»; и никогда не стоит забывать, что то были «беды, неотделимые от революций», и что дело происходило во время гражданской войны, «самой долгой и кошмарной войны, которая только существовала на земле» (Suite du rapport... Р.28).Важен лишь результат: поражение вандейцев. «Когда застигнутый бурей кормчий приводит свой корабль в порт, спрашивают ли у него, как он прокладывал курс?» (Rapport... Р. 31). Подходящие для мирного времени моральные критерии совершенно не применимы в особые эпохи войн и революций. Сокрушаться о бесчинствах после победы, «когда спокойствие уже восстановлено», судить о средствах, не принимая во внимание диктовавшие их цели, означает не иметь ни малейшего представления о политической справедливости: «Было бы жестокостью, было бы последней несправедливостью судить гражданина, представителя народа, в соответствии с нынешним законом и нынешним режимом за деяния времен Революции, которые происходили год назад: это не может, это не должно совершаться иначе как с учетом законов и обстоятельств, при которых все происходило... Перенеситесь в те злополучные времена, которые история взяла себе за труд сохранить для вас; составьте о них правильное представление... и скажите, что бы вы сделали на моем месте; смогли бы вы, знали бы вы, как помешать всем бедам и имевшим место бесчинствам?» (Suite du rapport... P. 216; Rapport... P. 19). Разве сам Конвент не аплодировал известиям о победе при Ле Мане, когда «была обращена в бегство вся католическая армия; священники, почти все женщины, почти все дети пали под ударами революционеров» (Suite du rapport... P. 5). Каррье приводит множество других аналогичных случаев, когда Конвент встречал рукоплесканиями, одобрял и распоряжался опубликовать в своем Bulletin новости о победах, их цене в человеческих жизнях и уничтоженном имуществе, когда он подтверждал приказы об уничтожении «разбойников» и о применении со всей жестокостью высшего закона — необходимости спасти Республику. Таким образом, он должен признать ответственность за свои действия и их последствия. Преследуя тех, кто выполнял его приказы, Конвент судит себя самого.
«Будьте бдительны, мое дело — соломинка, которая спасет или же погубит национальное представительство... Вы хотите начать суд над самим Конвентом, поскольку это он одобрял и предписывал своими декретами те меры, которые принимались повсюду бывшими в миссиях представителями народа. Стремление закончить как можно скорее ужасную войну в Вандее было и удачным с политической точки зрения, и мудрым; это была энергично декларируемая воля Национального Конвента, громогласно заявленная воля французского народа; его благо и победа политической свободы настоятельно требовали этого; я изо всех сил стремился выполнить эту важную задачу, и тем не менее меня сегодня поливают желчью клеветы, притесняют, покрывают позором за отдельные меры, в которых я не принимал и не мог принимать никакого участия. Сколь же удивительно непостоянство революции... Каковы были мои намерения? Разумеется, у меня не было иных намерений, кроме как спасти Республику... Вандейские разбойники [...] были объявлены вне закона; Конвент распорядился, чтобы все они были уничтожены в кратчайшие сроки; он встречал аплодисментами эти решения; не одобрять их сегодня, устраивать суд над теми, кто их исполнял, означает судить его самого, поскольку это были его решения... Мои намерения были вашими, если я и ошибался, это была наша общая ошибка; вы не можете превращать ее в преступление» (Suite du rapport... P. 29; Discours du 3 frimaire... P. 11-15).
Упирая на последний аргумент, Каррье демонстрировал, что в центре дебатов оказывался глобальный вопрос о самой легитимности революционного насилия, суверенной и неограниченной воле народа. Соответственно никто не ушел бы от суда над Революцией: ни сегодня представитель в миссии Каррье, ни завтра бывшие члены Комитетов, другие представители в миссиях, все те, кто «не мог помешать злу», по необходимости причиненному в Лионе, в Марселе, в Тулоне (Фуше, Колло, Баррас, Фрерон...). Суд над 31 мая уже начался. Почему бы не обвинить потом всю Западную армию, выполнявшую приказы о расстреле мятежников? И другие армии, которые выполняли приказ Конвента не брать пленных англичан и ганноверцев? А затем и людей 10 августа: разве они не перебили швейцарцев после победы народа? И, наконец, тех, кто брал Бастилию, — ведь они убили интенданта Бертье после «событий 14 июля»? Умело ведя «интригу», Каррье разоблачает инфернальную логику:
Читать дальше