Защищаясь, Каррье подчеркивал, что в конечном счете он лишь проводил в жизнь определяемую Конвентом политику, четко придерживаясь ее принципов и регулярно извещая о своих действиях. Возникал очевидный риск, что суд над Каррье превратится в суд над Революцией, поскольку в глазах общественного мнения «террористы» Нанта были не просто «чудовищами», изобличенными в ходе процесса, они также были крайне «энергичными» якобинцами. И в самом деле, не забудем, что после 9 Термидора Каррье оставался представителем народа, исполнение обязанностей которою по определению предполагало порядочность, добродетельность и патриотизм. Он был чрезвычайно активным депутатом Конвента: в частности, он нападал на Тальена, требуя, чтобы тот объяснился по поводу «заговора», который планировался на 10 фрюктидора; он предлагал выслать из Парижа всех мюскаденов; он требовал депортации всех аристократов; он участвовал в дискуссиях о новой организации Комитетов и т.д.; но он также был и воинствующим якобинцем, игравшим все более важную роль и постепенно выходившим на первый план в деятельности очищенного Клуба. Он особенно отличался своим экстремизмом и тем, что занимал четкие позиции: предлагал исключить из Клуба Тальена, Фрерона и Лекуантра, неоднократно обличал «утверждающуюся ныне систему умеренности», призывал членов Клуба заявиться большой толпой в Конвент, чтобы «помочь искоренить аристократию», протестовал против клеветы на якобинцев и увещевал их объединиться и дать бой своим врагам, был членом комиссии, ответственной за составление обращения Клуба, вдохновленного знаменитой петицией народного общества Дижона, высказывал почти неприкрытые угрозы в адрес «поднимающих головы аристократов»... Вплоть до своего собственного процесса в Конвенте Каррье считался монтаньяром (или, скорее, принадлежавшим к «Вершине», как стали называть тех немногих, кто все еще утверждал, что относится к Горе), а в Якобинском клубе — «передовым». Но и по прошествии времени этому персонажу довольно сложно дать определение: даже в сугубо личном плане он, исполняя свою миссию, не мог не измениться и не превратиться из агента Террора в его продукт.
Его имя можно найти повсюду: в отчетах о заседаниях Конвента, Якобинского клуба и, наконец, Революционного трибунала — в трех рубриках, которые в ту эпоху соседствовали практически во всех газетах; о нем постоянно говорили собиравшиеся в Тюильри и в Пале-Эгалите; о нем публиковали дюжины пасквилей. Таким образом, Каррье оказывался в центре конфликтов и политических маневров, он поляризовал страсти.
В скором времени Конвент уперся в проблему снятия с Каррье парламентского иммунитета (термин страдает некоторым анахронизмом). Как мы знаем, после 9 термидора депутатам была предоставлена минимальная юридическая защита, которая должна была обезопасить их от нового 31 мая или нового 9 термидора: Комитетам было запрещено арестовывать представителей народа без предварительного согласия Конвента; однако не было разработано никакой конкретной процедуры на случай, если будет выдвинуто обвинение против представителя в миссии. Со 2 по 7 брюмера Конвент старательно разрабатывал эту процедуру. Юридические и политические дебаты отражали атмосферу всеобщего недоверия (из-за своих действий во времена Террора каждый боялся, как бы эта процедура не обернулась против него самого) и стремление защитить себя от «тирании» какой-либо группы внутри Конвента. Соответственно разработанная процедура была довольно сложна: всякое обвинение против депутата Конвента должно было быть прежде всего рассмотрено на общем заседании трех Комитетов (Комитета общественного спасения, Комитета общей безопасности и Комитета по законодательству). Если после изучения вопроса Комитеты решат, что обвинение обоснованно, Конвент должен приступить к избранию (по жребию) Комиссии из двадцати одного человека, которая в свою очередь изучит материалы обвинения; затем, если это окажется необходимым, Конвент приступит к поименному голосованию о том, должен ли быть принят декрет об обвинении и должен ли обвиняемый предстать перед Революционным трибуналом. Процедура предоставляла обвиняемому ряд гарантий со стороны закона и, в частности, право на гласную защиту перед Конвентом. Дискуссия по поводу разработки этой процедуры с самого начала имела определенные перекосы: хотя имя Каррье так ни разу и не было произнесено, ее участники знали, что речь идет о правилах, которые немедленно будут к нему применены. В то же время Конвент принимал закон, который должен был касаться не только данного конкретного случая. Это стремление к законности свидетельствует о том пути, который был пройден, чтобы «поставить правосудие в порядок дня», и говорит о твердом намерении идти вперед, заставить Каррье предстать перед Конвентом и затем передать его в руки Революционного трибунала [132].
Читать дальше