Бронислав Бачко - Как выйти из террора? Термидор и революция

И в самом деле, для всех тех, кто желал усилить антиякобинскую «реакцию», демонтировать аппарат Террора, покарать его активистов и — last but not least — взять реванш совершенно законным образом, дело Каррье представляло собой удачную находку. Судя по всему, Конвент стремился достичь нескольких целей разом: осудить представителя в миссии Каррье за его нантские преступления; нанести удар по Якобинскому клубу, преследуя якобинца Каррье; и, наконец, очиститься от всякой ответственности за Террор (и соответственно избежать суда над Революцией), избавившись от депутата, превратившегося в символ Террора. По последнему пункту Конвент мог заметить, что Каррье не информировал его в полном объеме о репрессивных мерах, проводившихся в жизнь для победы над мятежниками. Одно дело в свое время одобрять на заседаниях, где экзальтация и революционная риторика смешивались со страхом, доклады, в которых о Луаре говорилось как о «революционной реке», поглощавшей священников и мятежников, и совершенно другое — осенью III года узнать о реалиях Террора в Нанте из отчетов о судебных слушаниях. Вот что оказалось важнее всего и в чем Каррье не отдавал себе отчета. С самого начала кампании, направленной на его обвинение и предание суду, Каррье твердо решил защищать себя и ставить свое дело в один ряде делами других «преследуемых патриотов», то есть с делом Республики и Революции. Обернув к своей выгоде утвержденную Конвентом процедуру, он опубликовал множество вариантов своей защиты, задуманных им как контратаки; он защищал себя перед Конвентом, пункт за пунктом опровергая доклад Комиссии двадцати одного; он вновь привел эти же аргументы 3 фримера накануне голосования, исход которого оказался для него фатальным; он не капитулировал и в очередной раз выступил в свою защиту перед Революционным трибуналом, отвергая все, что пытались переложить на него другие обвиняемые. Несмотря на тактические уловки и искренние убеждения, эта защита соответствовала определенной политической логике и несла чрезвычайно большую идеологическую нагрузку [133].

В защите Каррье выделялось несколько линий, ведущих к одной цели: а) он целиком отвергал все обвинения, не основанные ни на каких письменных доказательствах, если свидетельства о них казались сомнительными, называя их клеветой; б) он снял с себя ответственность за ряд преступлений и правонарушений, совершенных Революционным комитетом, имевшим своего собственного руководителя, от которого Каррье отмежевался; в) он «делал относительным» Террор в Нанте и в Вандее, напоминая о чрезвычайных обстоятельствах, к которым не могли быть применимы нормы и критерии, определенные годом позже в совершенно иной политической ситуации; г) ответственность за те деяния, в которых его обвиняли, в частности за систематическое применение насилия, он возлагал на Конвент, отдававший соответствующие распоряжения; преследуя его, Конвент тем самым устраивал суд над самим собой; д) кампанию, объектом которой он был, он представлял частью широкого контрреволюционного заговора, изначально направленного против него, но имеющего своей целью атаку против революционного правительства, против Конвента и, наконец, против Республики.

В том, что касалось первого пункта, задача Каррье была относительно легкой. Доклад Комиссии двадцати одного повторял обвинения, высказанные в ходе процесса свидетелями, однако в их показаниях было сложно отделить факты от слухов, реальность от игры воображения. Так, Каррье не испытал затруднений, доказывая, что никогда не отдавал приказа утопить проституток. «Бесчестные клеветники, предъявите же мои приказы, мои распоряжения. Я вам докажу, что их целью было сшить гетры и кюлоты защитникам отечества. Я призываю в свидетели весь город Нант... Мои коллеги, которые меня заменили, имели те же цели. Могли бы они это сделать, если бы мне хватило варварства их [защитников] погубить?» (Rapport... Р. 23); то же самое касалось и потопления детей. Рассказывавшие о них свидетели не могли привести ни единого письменного подтверждения, хотя общественный обвинитель «призвал в свидетели всё отребье нантской аристократии, соучастников, тех, с кем переписывались мятежники, самих мятежников и шуанов. В настоящее время, без сомнения, вызывают удивление ужасные картины, всплывающие всякий день в Революционном трибунале; но не очевидно ли, что аристократия создала и раздула эти призраки, чтобы воздействовать на легковерных, встревожить чувствительных и принести в жертву невинных и патриотов?» (Suite du rapport... P. 9-10, 19-20). Возможно, Революционному комитету Нанта было оказано излишнее доверие, однако на кого еще Каррье мог опереться в ходе своей миссии, как не на Комитет, которые не он назначил и который существовал до его прибытия?