Андрей Купцов - Миф о красном терроре

Вот поэтому я нигде не видел в Москве и России раболепства. Слово «товарищ» — не пустое слово, товарищ крепёжник, поднявшийся из шахты метро, действительно чувствует себя товарищем Народному Комиссару.

Большевистская самокритика.Это не пустые слова. В газетах встречаются ожесточённейшие нападки на безчисленные действительные или предполагаемые недостатки и на руководящих лиц, которые несут (или возможно несут) ответственность. Я с удивлением слушал, как яростно критикуют на производственных собраниях руководителей предприятий, и с недоумением рассматривал стенные газеты, в которых прямо-таки зверски ругали или представляли в карикатурах директоров и ответственных лиц. И чужому человеку, не работающему в данном учреждении, не препятствуют высказывать своё мнение.

Я уже упоминал о том, что советские газеты не подвергали цензуре мои статьи, даже если я в них и высказывал осуждение, направленное на нетерпимость в некоторых областях жизни, например на чрезмерный культ Сталина, или требовал большей ясности в ведении политических процессов. Более того, газеты заботились о том, чтобы с максимальной точностью передать все мои оттенки отрицательного отношения.

И ещё раз вернусь к возросшему уровню культуры простого народа СССР. К примеру, молодая студентка высшего технического училища (МВТУ. — А.К.), которая несколько лет назад была фабричной работницей, говорит мне: «Несколько лет тому назад я не смогла бы правильно написать даже русскую фразу, а теперь я могу дискутировать с вами на немецком языке об организации автомобильной фабрики в Америке». Или когда девушка из деревни с радостью докладывает собранию: «Четыре года тому назад я не умела ни читать, ни писать, а сегодня я беседую по-немецки с Фейхтвангером о его книгах»…

Читатель! Ещё раз запомните эти факты. В СССР того периода выходят статьи и книги Фейхтвангера. Их читают современники, их… а никак не могут (потому что не дадут) прочесть весь период с 1953 г. по сейчас…

А кто из вас вообще видел хоть одну газету или книгу тех лет?! Никто! И никогда не увидите!

Айв самом деле, попытайтесь вспомнить хоть что-нибудь из довоенной жизни, что у вас живёт в сознании и языке? Ну ладно там книги, изданные тогда, газеты, журналы. Ну а просто что-то характерное?

Вы обратили внимание, что даже когда надо вставить песню в очередную киношку, крутят две песни: «Утомлённое солнце» и «В парке Чаир…» (Ну то, что эти песни исполнял в своей пластиночно-эстрадной праоснове великий педераст Козин — это одно, но у него-то были сотни песен!) И что, больше ничего не было?

Идиоты!!! Ну неужели вы можете представить себе, что с 1917 по 1941 г. куча бездельников от музона ничего не сочинила, и орда лабухов так и играла две песни?

А пошто бы так-то? А потому, что у демократов и у пипла могла бы и крыша поехать. А представьте себе собравшуюся на микросабантуй компанию ИТР или работяг, которая после «Шумел камыш» запевает:

Суровой правды верный рыцарь Народом Берия любим,

Отчизна славная гордится Безстрашным маршалом своим.

Вождя заветам предан свято Он счастье Родины хранит,

В руке героя и солдата Надёжен меч, надёжен щит!..

Ну а что, после Гражданской войны никто и ничего не писал? А очерки? Статьи «про жизнь»? Фельетоны? Передовицы? Объявления? А по радио что вещали? И как?

В истории страны есть сенсорно-информационный провал с 1924 по 1941 г.

Опять Фейхтвангер: «В СССР миллионы людей, которые ещё двадцать лет назад должны были бы прозябать в крайнем невежестве, теперь, когда перед ними открылись двери учебных заведений, они стали заполнять учебные аудитории от вечерних школ и техникумов до университетов. С радостной умственной жадностью эти пролетарии и крестьяне с молодыми и свежими мозгами принимаются за изучение немыслимых для них ещё недавно наук, глотают и переваривают их, и непосредственность, с которой их юные глаза впитывают накопленные тысячелетиями знания, с которой они открывают в них новые неожиданные стороны, бодрит и пробуждает того, кто после всего пережитого, со времени войны был уже готов отчаяться в будущем человеческой цивилизации.

Я был удивлён, увидев сколько студентов знают немецкий, английский или французский языки или даже два или три из этих языков.

Я неоднократно имел возможность обсуждать на фабриках и заводах с коллективами читателей свои книги. Так, как правило, были все слои — инженеры, рабочие, служащие. Они не просто хорошо знали мои книги, но некоторые места знали лучше, чем я сам. Отвечать им было не всегда легко. Они, эти молодые крестьянские и рабочие интеллигенты, задают весьма необычные и неожиданные вопросы, а в случае несогласия логично и упорно защищают свою точку зрения.