Елена Морозова - Робеспьер

Более трех недель, с 10 мессидора (28 июня) по 5 термидора (23 июля), Робеспьер не показывался ни в Комитете общественного спасения, ни в Конвенте. Разрабатывал новую тактику ведения войны в одиночку? У него за спиной больше не было ни монтаньяров, ни комитета, ни санкюлотов, ни Коммуны; он уничтожил их всех. От партии монтаньяров остались отдельные личности, враждебно к нему настроенные, Комитет общественного спасения (кроме двух верных членов триумвирата) также его враг, а Коммуна и народные общества превращены в колесики бюрократической машины управления. Только в Якобинском клубе он еще встречал восторженный прием. Выступая 1 июля (15 мессидора) у якобинцев, он объявил о новом заговоре: «преступление втайне плетет заговоры для разрушения свободы», «клика снисходительных», «увеличившаяся за счет остатков всех других клик, соединяет одним звеном всех, кто составлял заговоры с начала революции». Иначе говоря, применил испытанный прием, пригодный для устранения недовольных его политикой. Однако, нападая на пока безымянных врагов, он едва ли не половину выступления посвятил собственному оправданию, причем без экскурсов в пятилетнюю историю его революционной борьбы, а опираясь лишь на последние события: «В Париже говорят, что это я создал революционный трибунал, что этот трибунал был создан для уничтожения патриотов и членов Национального конвента; меня изображают тираном и притеснителем народных представителей. В Лондоне говорят, что во Франции измышляют мнимые убийства, для того чтобы окружить меня военной гвардией. Здесь мне сказали, говоря о Рено, что это, несомненно, любовное дело, надо думать, что я заставил гильотинировать ее любовника. Вот каким образом оправдывают тиранов, нападая на отдельного человека, у которого есть только его смелость и его доблесть». «Робеспьер, за тебя вся Франция!» — выкрикнул кто-то из зала. Понимал ли Неподкупный, что это не так? Наверняка знал; знал, что многие стали видеть в нем тирана, не античного диктатора, представлявшего римскую магистратуру, а именно тирана, чудовище, вершащее произвол. Однако чудовище по определению не может быть добродетельным, и это более всего уязвляло его. Оскорбленный, он снова напоминал о своей близкой смерти: «Когда земные владыки объединяются, чтобы уничтожить слабого человека, этот человек не должен цепляться за жизнь; долгая жизнь не входила в наши расчеты». «Я буду бороться насмерть с тиранами и заговорщиками», — в завершение произнес он. Говорил ли он это по привычке или действительно собирался с силами, чтобы нанести решающий удар? Но кому? Этот вопрос чрезвычайно волновал и депутатов Конвента, и членов обоих комитетов, деятельность которых Робеспьер ставил под сомнение. Фраза «Когда надо будет, я их назову» не давала никому покоя. Многие даже перестали ночевать дома, опасаясь внезапного ареста. Полиция исправно доносила об этом Робеспьеру, но тот ничего не предпринимал: то ли выжидал, когда его противники совершат ошибку, и он, воспользовавшись своей популярностью, пойдет в победоносное наступление, то ли окончательно лишился сил, ибо сердце его «было иссушено испытанием множества измен». Его поведение определило тактику термидорианских заговорщиков: выждать, когда Неподкупный начнет нападать на неугодных, и атаковать без промедления.

Но, возможно, ползучий страх охватил также и Робеспьера, ведь он получал немало угрожающих писем. «Робеспьер! Я вижу, как ты стремишься к диктатуре… Скажи, есть ли в истории тиран хуже тебя? <���…> Неужели ты не погибнешь? Неужели мы не избавим родину от такого чудовища? Мы все умрем, если нужно, но ты не ускользнешь. <���…> Я ежедневно бываю с тобой, ежедневно вижу тебя; моя поднятая рука всегда направлена против твоей груди. О негоднейший из смертных, поживи еще несколько дней, чтобы подумать обо мне; спи, чтобы видеть меня во сне; и пусть мысль обо мне и твой ужас будут первыми орудиями твоей казни! Прощай… Уже сегодня при виде тебя я буду наслаждаться твоим страхом», — писал аноним. «Робеспьер! Робеспьер! О Робеспьер! Я вижу, ты рвешься к диктатуре и хочешь убить свободу, которую сам же и создал. Ты считаешь себя великим политиком, потому что тебе удалось расправиться с главными столпами Республики. Ты считаешь себя великим человеком и уже торжествуешь; но сможешь ли ты… избежать удара моего кинжала или одного из двадцати двух, которые держат в руках такие же, как я. <���…> Да, мы решили лишить тебя жизни и освободить Францию от змеи, терзающей ее грудь», — писал другой аноним. О чем думал Неподкупный, читая эти строки?