Сигурд Шмидт - «Феномен Фоменко» в контексте изучения современного общественного исторического сознания

При этом внимание сосредоточивалось на примитивной характеристике производственных отношений, изображаемых для досоветского периода в виде эксплуатации ничтожным (и обычно паразитического образа жизни) меньшинством богатых остального населения, угнетенного (и к тому еще лишенного каких-либо культурных навыков и интересов). О развитии же производительных сил говорили как бы мимоходом, общими словами и, как правило, не отмечая местные особенности этого процесса, творческую роль народных умельцев, созидавших трудовые традиции.

Установлено, что основы общественного сознания закладываются еще в детские годы, и школа многое предопределяет в формировании общества и особенно массовых общественных воззрений. Потому-то у всех народов воспитание изначально направлено к усвоению историко-культурных традиций и пониманию (или хотя бы запоминанию) того, на что накладывается табу (т. е. запрет). Это обеспечивает внушение соответствующих идеалов и оценочных категорий. В общественно-политической жизни последних веков, с массовым распространением грамотности, а теперь и визуальным восприятием СМИ, это неизменно учитывается политическими и религиозными идеологами и практиками. Известно изречение германского канцлера Бисмарка о том, что победой во Франко-прусской войне обязаны школьному учителю. И Ленин, встречаясь с делегатами Первого съезда комсомола задал такой вопрос: «Какими людьми прошлого восхищены? Кому хотели бы подражать?» — и инициативно поддерживал идею монументальной пропаганды, т. е. пропаганды оценочных исторических представлений о деятелях прошлого и их идеалах футурологического плана [75] Шмидт С. О. Историзм мышления // Наука убеждать: 2-е изд. М., 1969. С. 351. .

Манипуляция с детских лет общественным сознанием является средством к закреплению господства тех или иных воззрений. При этом, как отмечает К. Лоренц, «радикальный отказ от отцовской культуры — даже если он полностью оправдан — может повлечь за собой гибельное последствие, сделав презревшего напутствие юношу жертвой самых бессовестных шарлатанов. Я уже не говорю о том, что юноши, освободившиеся от традиций, обычно охотно прислушиваются к демагогам и воспринимают с полным доверием их косметически украшенные доктрины» [76] Цит. по: Кара-Мурза С. Указ. соч. С. 117. .

Среди строивших новое социалистическое общество было немало романтиков, искренне преданных новому идеалу и самим примером своего поведения, воспитывавших у юных лучшие черты человеческого поведения. Пафос новостройки казался по-настоящему привлекательным; и «Как закалялась сталь» Николая Островского (не говоря уже об образе автора романа), и книги Аркадия Гайдара были многими по-настоящему любимы. В определенной мере также пионерская организация (сплачивающая коллектив не только призывными лозунгами), с ее лагерями и дворцами культуры (чем, несомненно, являлись так называемые дворцы пионеров), была нужной и сыграла немалую положительную роль в росте культуры тех, кто вышел из полуграмотных и неграмотных семей. (Потому-то отсутствие ей какой-либо замены, как убеждаемся, оказалось пагубным, даже трагичным для слишком многих детей последнего десятилетия!).

Общественные воззрения поколений, спасших нас и весь мир, победив во Второй мировой войне, были по существу еще симбиозом историко-культурных традиций, перенятых у старших — у отцов и дедов, воевавших не только в Гражданской, но и в Первой империалистической войне (т. е. многовековых корневых и сформировавшихся в годы войны с Германией), и уже воспитания в вере именно в социалистическую Родину, в идеи собственно «советского» патриотизма.

«Связь времен» была насильственно прервана как раз в системе восприятия историко-культурных традиций, что наиболее ярко выразилось в одновременном отрешении от «старого мира» и исторических понятий и религии. Насаждение забвения, неприятия — и по сути непонимания особенностей истории своего Отечества, а затем и всемирной, — началось едва ли не с первых послереволюционных лет, внедрялось официально М. Н. Покровским и Н. К. Крупской и все в большей мере становилось необратимой реальностью, особенно, когда на рубеже 1929—1930-х годов порушили краеведческую деятельность на местах. Этим был нанесен урон не только развитию и распространению знаний, но и формированию нравственных основ у подрастающей молодежи.

Осуждение «школы Покровского», возвращение преподавания гражданской истории вернуло в школьную программу некоторый минимум фактических знаний, но слишком общих, не ощущаемых ни душевно, ни даже визуально. Ибо строго наказано было придерживаться во всем единообразия стабильных учебников, одинаковых для всех местностей огромного многонационального и многоконфессионального государства, с многообразием естественно-географических условий и историко-культурных традиций, да еще при одинаковых для всех рекомендациях планов уроков в классе и системы занятий. Даже в местных музеях краеведческой тематики предписано было придерживаться единообразия системы экспозиции с использованием одних и тех же цитат классиков марксизма-ленинизма, иллюстрацией к которым и должна была восприниматься музейная экспозиция.