Павел Уваров - Варфоломеевская ночь - событие и споры

Не без удовлетворения Стеббс перечислил симптомы божьего проклятия, тяготевшего над родом Валуа, убеждая читателей, что череда смертей в этом семействе есть не что иное, как зловещее предостережение, подобное надписи, начертанной огненным перстом на стене в чертоге Валтасара — "Мене, текел, упрасин". Генрих II узрел свое "мене", погибнув от удара копьем в глаз, прежде чем смог увидеть, как сгорит на костре протестантская проповедница Анна де Бург, осужденная им на смерть (а король поклялся, что это произойдет у него на глазах). Его сыну Франциску II проклятие, "текел", было послано в виде болезней, гнойного нарыва в ухе (видимо, выдуманного Стеббсом) и скорой смерти. Что же касается Карла IX, виновника Варфоломеевской ночи, его "упрасин" — кровавый пот, мучивший его накануне смерти. "Проклятием отмечена каждая пора его тела", и, поскольку он пролил христианскую кровь, подобно Юлиану Отступнику, "он должен набрать в горсть собственной крови и сказать вместе с Юлианом: "Ты победил, галилеянин!"" "Кто не содрогнется, встретившись с таким семейством, отмеченным гневом господним", — риторически вопрошает Стеббс, напоминая, что Англия тем не менее готова к союзу с ним [115] Ibid. P. 22, 23. .

Автор "Зияющего зева" живописует отталкивающие портреты Валуа исключительно на фоне событий Варфоломеевской ночи. Карл IX — это клятвопреступник, разыгравший из себя покровителя гугенотов и друга адмирала Колиньи, "король, навещавший у постели больного, жизнь которого вскоре намеревался отнять, запятнавший себя кровью подданных, поверивших его слову" [116] Ibid. P. 77. . Генрих III (герцог Анжуйский в 1572 г.) — один из "волков Валуа", участник резни невинных агнцев. В назидание англичанам Стеббс рассказывает о том, какой холодный прием оказали ему протестантские князья Германии, когда герцог, будучи избран королем Польши, проезжал в свои новые владения: его повсюду поносили, называя "королем мясников", а курфюст Пфальцский демонстративно повесил в апартаментах, отведенных герцогу, большую картину, изображавшую Варфоломеевскую ночь в Париже. В этом отношении, по мнению Стеббса, англичанам следовало брать пример с немцев — "мужественной нации" [117] Ibid. P. 66. .

Наконец, очередь доходит и до младшего из принцев дома Валуа, жениха английской королевы, которого, в отличие от куртуазного Сидни, Стеббс не собирался щадить. Для него герцог — папист, запятнанный кровью мучеников-гугенотов не меньше, чем остальные члены семьи. "Что же касается принца, предлагаемого нынче для брака нашей Церкви, если он и отставал от других в их дурных делах, не забывайте, что он был еще молод и не имел возможности (не обладая властью над королевством) проявить свою врожденную злонамеренность по отношению к Церкви… Тем не менее в той мере, в какой его положение позволяло, его использовали, чтобы послужить Риму и нанести ущерб Церкви… Во время кровавой свадьбы он был еще недостаточно зрел, чтобы стать исполнителем, но был посажен своей матерью плакать и сокрушаться о жестокостях, чтобы, демонстрируя таким образом недовольство ими, спасти свою репутацию для другого такого же безрассудного брака, поскольку репутации всех остальных — тогдашнего короля, его матери, брата и сестры — были слишком испорчены и не могли прикрыть совершенное злодеяние" [118] Ibid. P. 23. . Истинную же свою сущность монсеньор обнаружил позднее, когда из-за разногласий с братом-королем стал заигрывать с гугенотами, однако это было не более чем притворством: "Он был согласен, чтобы его использовали, дабы выманить города из рук протестантов, а во время войн против них (а именно против Ла Шарите и Иссуара)… он совершил такие отвратительные жестокости и зверские безобразия, что трудно поверить, будто дурными руками этого человека может быть заложен хоть один камень [в здание] Божьей Церкви". Все дальнейшие размолвки герцога с братом, его побеги от двора и примирения Стеббс клеймит как "французскую легковесность и лживость, свойственные всем папистам этой нации" [119] Ibid. P. 24–25. .

После всех приведенных доказательств коварства Валуа, восклицает английский проповедник, ничто не может удержать доброго подданного от страха перед теми, "кто пожирал божьих людей, как хлеб, пил кровь благородных дворян". Тем самым был довершен коллективный портрет французских королей как каннибалов и человеконенавистников.

Рассуждая об отсутствии каких бы то ни было гарантий безопасности для королевы и Англии в случае "французского брака", Стеббс еще раз возвращается к парижской свадьбе и событиям, предшествовавшим ей, в частности к таинственной смерти Жанны д’Альбре — матери Генриха Бурбона, наступившей, как полагали, из-за пропитанных ядом перчаток, полученных от Екатерины Медичи. "Жемчужина среди государынь, добрая королева Наваррская" избегла варфоломеевской резни лишь потому, что уже успела вдохнуть аромат отравленных перчаток и перенеслась в мир иной, "не воспользовавшись гарантиями безопасности… которые они, Валуа, не скупясь дают" [120] Ibid. P. 86. . "О том, какие личные гарантии этот брак дал доброму и истинно благородному адмиралу, мир будет вспоминать и рассказывать до конца света, чтобы упрекать французов за их обещания. А сам жених, король Наваррский, какие гарантии его безопасности обрел он в этом браке? Он сменил радостную свободу на страшную темницу, ощутил пистоль, приставленную к его груди, лишился верной и надежной дружбы многих тысяч людей и попал в руки смертельного врага" [121] Ibid. P. 87. .