Александр Мещеряков - Книга японских символов. Книга японских обыкновений

«Левый министр Фудзивира-но Токихира отличался редкой смешливостью и не умел сдерживаться. Уж коли начинал смеяться, то совершенно терял себя. В то время он правил вместе с правым министром Сугавара-но Митидзанэ. Когда Токихира не соглашался с разумными доводами Митидзанэ, тот думал: „Непонятно, как поступить, когда Токихира принимает неправильное решение“, — так он сетовал, а некий письмоводитель сказал: „Пустое! Я могу его остановить“. Митидзанэ возразил: „Тебе не подобает такое. Тут уж ничего не поделаешь“, — и разное прочее говорил, а тот в ответ: „Вот увидите!“

Когда Токихира в присутственном месте управлял, жалуя и назначая, громким голосом обсуждал и постановлял, сей письмоводитель вставил документы в держатель для бумаг и, подавая их Токихира с намеренно преувеличенно-почтительным видом, так громко испустил ветры, что министр, не в силах взять бумагу — руки у него затряслись, — рассмеялся и смог произнести только: „На сегодня хватит. Передаю дела Митидзанэ“. И теперь Митидзанэ мог управлять государством как душе угодно» («Окагами», перевод Е.М. Дьяконовой).

Выше я рассказывал о насекомых, от которых нет никакой ощутимой пользы. Так только, звук один… Или же свет… Что до насекомого полезного, которое самой неразрывной нитью было связано с жизнью всех японцев, то это, конечно же, тутовый шелкопряд. И недаром он ведет свое происхождение от божества: точно так же, как и сопутствующее ему тутовое дерево, он был рожден из головы бога Вака-мусуби. Из тела этого же божества, согласно одной из мифологических версий, были рождены и злаки. То есть Вака-мусуби — это божество плодородия, давшее людям главное для их жизни: еду и одежду.

Первые свидетельства китайских хроник и японского археологического материала о зарождении шелководства на архипелаге относятся к III–IV вв. н. э.

Шелк считался единственным материалом, который приличествовал благопристойному человеку. А потому и жалованье высокопоставленным чиновникам в древней Японии выплачивалось именно шелком, обычным делопроизводителям полагалось полотно, вырабатываемое из конопли. Потому и императорские указы настойчиво предписывали крестьянам заниматься разведением тутового шелкопряда. Шелк, как и всякий текстиль вообще, в эпоху ограниченного распространения денег служил универсальным товарным эквивалентом. Императорский указ 757 года замечательно поэтически описывает свойства шелкопряда: «Почтительно размышляем о том, что шелковичный червь обладает окрасом тигра, но со временем меняет его; у него рот лошади, но он никогда не вступает в ссору. Он живет под крышей и дает Поднебесной одежду. Он дает нам блестящую шелковую нить — благодаря ему мы облачены в придворные одежды».

Для того, чтобы шелк был произведен, требуется, как известно, несколько условий. Во-первых, сам шелкопряд. Во-вторых, то, чем он питается — шелковица, известная также как тутовое дерево. В-третьих, рабочие руки, обладающие достаточной квалификацией для производства самого трудоемкого в мире текстиля: разматывание километровой и крайне тонкой нити, окружающей кокон шелкопряда, требует сноровки и предельной внимательности. Причем в производстве шелка основную роль играли женские руки — мужчинам предписывалась земледельческая работа. Неудивительно поэтому, что покровительницей ткачества считалась «женщина» — богиня солнца Аматэрасу.

Первая задача шелковода — откормить гусеницу (каждая из них съедает за свою жизнь до 25 г. листьев шелковицы) до состояния куколки и вовремя смотать с опустевшего кокона нить, которая и служит сырьем для производства шелка. На шестые-восьмые сутки куколки превращаются в бабочек и немедленно спариваются, откладывая затем около 500 яиц. И цикл повторяется. Для того же, чтобы изготовить «нормальное» праздничное кимоно, требуется 60–70 тысяч коконов. А чтобы накормить соответствующую армию гусениц следует посадить и вырастать шелковицу на площади приблизительно в 270 квадратных метров.

Японцы не были бы самими собой, если бы они стали воспевать полезность шелковичного червя. Нет, они вдохновились совсем другим. Находящийся в коконе шелковичный червь стал для них символом одиночества. Вот, например, стихотворение неизвестного автора из антологии «Манъёсю»: