Александр Мещеряков - Книга японских символов. Книга японских обыкновений

Жил-был дед Такэтори. По горам, по долинам он хаживал, рубил он бамбук-дерево, мастерил из него утварь всякую. Звали его Сануки, а имя Мияцу Комаро. В бамбуковом лесу раз попалось ему дерево, — огонек по стволу разливается. Диву дался старик, приближается, видит: дудочка теплится. Заглянул он в дуду, там прекрасная девица, ростом с горошинку. Говорит тогда дед: «Была ты в бамбуке-дереве: день-деньской, ночи-ноченьки попадался он мне. Видно, быть тебе моей дочкою. Нынче не плетушку я сплел, а ребеночка». Снес в ладошках домой, поручает старухе воспитывать. Красотою была беспримерная. Больно девица крошечка. Берегут ее, в плетушке баюкают. А дед Такэтори и потом, как ребеночка нашел, бамбуки все порубывает, да все чаще встречает он дерево, а в нем между коленцами в каждой дудочке между коленцами золото сложено. Мало-помалу стал он богатеем. Берег девицу, воспитывал. День за днем растет девица. Не минуло трех месяцев, как становится она взрослою. О прическе, о платье стали раздумывать; вместо платьица одели юбочку, расплели косичку детскую, и прическу сделали девичью. Берегут ее и воспитывают. Держат в светлице за пологом. Стала девица красавицей, не сыскать красивей ее по миру. Свет разливает девица по горнице, не найти в ней угла темного.

Бывало, старику занедужится, взглянет на девицу — и хвори как не было; посердится дед, да и утешится.

Долго ходит дед в бамбуковый лес, человеком в силе, богатеем становится. Вырастает, становится взрослою девица. Призывает деда Акита, просит дать имя девице. Прозывает ее тогда Акита: Наётакэ-но Кагуя, Свет-Царевною Гибкий тростник. Три дня пили, три дня веселилися, каждый на свой лад затейничал. Собралися все девицы, молодцы, знатно повеселилися.

Не в наши дни, а давным-давно жил старик Такэтори. Бродил он по горам и долинам, рубил бамбук и мастерил из него разные изделия на продажу. Потому и прозвали его Такэтори — тот, кто добывает бамбук. А настоящее его имя было Сануки-но Мияцу-комаро.

Вот однажды зашел старик Такэтори в самую глубину бамбуковой чащи и видит: от одного деревца сияние льется, словно горит в нем огонек. Изумился старик, подошел поближе, смотрит — что за диво! В самой глубине бамбукового стебля сияет ярким светом дитя — прекрасная девочка, ростом всего в три вершка.

И сказал тогда старик:

— С утра до позднего вечера собираю я бамбук в лесу, плету из него корзины и клетки, а нынче мне досталась не клетка, а малолетка, не клетушка, а лепетушка. Видно, суждено тебе стать моей дочерью.

Взял он ее бережно и отнес домой, а дома поручил заботам своей старухи. Красоты девочка была невиданной, но такая крошечная, что положили ее вместо колыбели в клетку для певчей птицы.

С той поры, как пойдет старик Такэтори в лес; так и найдет чудесный бамбук: в каждом узле золотые монеты. Понемногу стал он богатеть.

Росла девочка быстро-быстро, тянулась вверх, как молодое деревцо. Трех месяцев не минуло, а уж стала она совсем большой, как девушка на выданье. Сделали ей прическу, какую носят взрослые девушки, и с должными обрядами надели на нее длинное мо [4] Предмет парадного женского одеяния, род шлейфа. .

Из-за шелковой занавеси девушку не выпускали, чтоб чужой глаз не увидел, — так берегли и лелеяли. Ни одна красавица на свете не могла с ней сравниться нежной прелестью лица. В доме темного угла не осталось, все озарило сиянье ее красоты. Нападет иной раз на старика недуг, но взглянет он на свою дочь — и боль как рукой снимет. Возьмет его досада — рассердится, а как только увидит ее — и утешится.

Долгое время ходил еще старик Такэтори в лес за бамбуком. Каждый раз находил он дерево, полное золотых монет, и стал неслыханным богачом.

Когда найденная его дочь совсем выросла, призвал старик Такэтори жреца Имбэ-но Акита из Мимуродо, и Акита дал ей имя Наётакэ-но Кагуя-химэ, что значит «Лучезарная дева, стройная, как бамбук».

Три дня праздновали радостное событие. Старик созвал на пир всех без разбору. Пенью, пляскам конца не было. Славно повеселились на этом торжестве!

У европейского человека — вообще, а у русского — в частности, насекомые, как правило, не вызывают положительных эмоций. Есть, конечно, и исключения — муравей, например, или кузнечик. Бывает еще и божья коровка. Но при виде множества других «тварей», проходящих под общим названием тараканов и мошек (настоящих-то слов для обозначения каждой из этих малостей мы и не знаем), нас одолевает чувство непреодолимой брезгливости. Пение сверчка мы слушаем не без удовольствия, но вот любоваться его членистоногостью… Нет уж, увольте.