Александр Мещеряков - Книга японских символов. Книга японских обыкновений

Девочка радовалась безмерно. «Спрячьтесь в том же месте, что и вчера. Никто вас там не увидит». Оставив подарок у южной лестницы, Куродо проследовал в свое укрытие. Он увидел два десятка девушек в праздничных одеждах. Когда они подняли деревянные решетки перед окнами, то увидели подарок. «Откуда это? Откуда?» Кто-то сказал: «Это не дело рук человеческих! Это вчерашняя Канной послала нам подарок! Вот ведь добрая какая!»

Они кричали так радостно и так громко, что Куродо наблюдал за происходящим с нескрываемым удовольствием.

Он играл в шашки-го с монахом из горного храма.

— Что случилось? Ты сам не свой, ничего у тебя не получается.

— Когда наступают холода, я жухну, словно травинка, все у меня из рук валится.

Он был совершенно подавлен, не мог даже взглянуть на своего соперника.

Вот и прошлым вечером он и она разговаривали в заброшенном флигеле гостиницы, разговаривали под шорох стремительно опадающих листьев.

— Когда начинают мерзнуть ноги, каждый год я хочу обзавестись семьей. Только о том и мечтаю.

— С тех пор, как похолодало, мне стало казаться, что я тебя не стою. Ни одной женщины не стою. Я думаю об этом все больше и больше.

Теперь они уже перестали понимать друг друга. Поэтому он добавил: «Когда зима близко, мне хочется молиться. Но это не от покорности, а от слабости. Я думаю: вот бы жить одним богом, и тогда я был бы счастлив тем, что просто ем свой рис. Мне хватило бы одной плошки».

На самом-то деле они каждый день заказывали себе шикарные блюда, чересчур шикарные. Но они не могли оставить эту гостиницу на горячих источниках. Если бы все шло, как им хотелось, они бы сняли на лето тот дом, который она потеряла уже давно. Но полгода назад они сбежали именно сюда, скрылись здесь. Уж так получилось. Хозяин знакомой гостиницы не говоря ни слова отвел им комнату во флигеле. Денег у них не было, уехать было нельзя. За это время постоялец забыл, что такое надежда и стал фаталистом.

— Ну что, сыграем еще одну партию? Я разведу огонь.

Когда он уже подумал, что в этот раз наверняка выиграет, монах бесцеремонно продвинул шашку в самый угол доски. Этот маневр хорошо удавался деревенскому монаху, нужно было всегда опасаться его. Постояльцу вдруг стало неинтересно, азарт покинул его.

— Пока спал, ничего не придумал против моего приемчика? В этом ходе заключена судьба.

Но его противник только беспомощно уронил шашку на стол. Монах громко рассмеялся.

— Ну кто же так играет? Прежде чем в атаку идти, надо руку набить.

Шашки монаха полностью оккупировали неприятельский лагерь. Конец близился, монах был беспощаден. И тут вдруг погас свет. Монах заохал: «Ой-ой-ой! Напугал! Ты превзошел самого основателя! Ну и силища у тебя, куда основателю до тебя! Оставил меня в дураках! Ох, страшно мне, ох, страшно!»

В полной темноте монах поднялся, чтобы пойти за свечой.

Это маленькое происшествие впервые заставило постояльца рассмеяться.

Присловья вроде «Пока спал, ничего не придумал?» или «Ну кто же так играет?» были обычными для их сражений. Они перекочевали из легенды об основателе храма, легенды, которую рассказал ему монах.

Этот храм был построен в то время, когда сёгунами были Токугава. Основателем храма был некий самурай. Его сын страдал слабоумием. Местный князь издевался над ним. Самурай зарубил его, убил своего сына и покинул пределы княжества. Когда он скрывался в горах возле этих самых горячих источников, ему привиделся сон: во сне он сидел под расположенным поблизости водопадом и медитировал. Тут появился сын князя и одним ударом меча — наискось от левого плеча — рассек самурая надвое. Самурай проснулся в холодном поту. «Какой странный сон!» — подумал он. Во-первых, он никогда и не думал сидеть под водопадом. Во-вторых, совсем не в его натуре было спокойно сидеть и ждать смерти от отточенного клинка. Ну не мог он, он, который гордился своим умением сражаться на мечах (хотя его способы ведения боя и отличались от того, чему учили в его княжестве), позволить какому-то молокососу рассечь себя одним ударом, даже если этот удар застал его врасплох. Однако именно потому, что сон его был столь далек от действительности, самурая одолело беспокойство. А может, это его судьба? Если считать, что рождение сына-идиота было предначертанием судьбы, почему бы не посчитать за таковое и собственную смерть у водопада? Может, во сне ему и открылась судьба? Может, это был вещий сон?