Борис Поршнев - Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства

ЦГАДА, Дела шведские, 1632 г., стб. 6, л. 145. Русское правительство сохраняло крайнюю настороженность в отношении Швеции и даже в отношении самого Густава-Адольфа. В особой памятной записке послам предписывалось негласно проведывать, не было ли у Густава-Адольфа тайных сношений с Сигизмундом III или после смерти последнего с панами-радою «и не хотят ли которые государи польскому королю на Московское государство помощи чинить» (Там же, л. 167).

Идея общности врагов косвенно распространена и на германского императора. Послы должны говорить, что недавние польское и императорское посольства не были допущены в Москву по той причине, что царю и патриарху ведомы «польского короля дружба и умышленье с цесарем заодно. И как пошел шведский король на цесаря войною за его цесаревы неправды, и польский король, преступая крестное целованье [о перемирии со Швецией]… посылал к цесарю на помощь многих польских и литовских людей», и они, как известно, дрались против войск шведского короля вместе с императорским войском. Посольство же из Речи Посполитой было прислано с лукавым умыслом уступить московскому государю принадлежавшие ему прежде, а ныне находящиеся за польским королем города, и, остановив и укротив тем самым русское наступление, «всею своею мочыо послать бы к цесарю польских и литовских многих людей на помощь против шведского короля, и стоять с цесарем и с папою заодно, и свою бы проклятую папежскую [католическую] веру укрепить и распространить» (Там же, л. 75). Отсюда, с одной стороны, выводится враждебность Московского государства императору и папе: с цесарем царю «ссылаться [сноситься] не. о чем, потому что цесарь всем православным христианам неприятель» и в войне со шведским королем; с папой римским — тоже, ибо «папа православным христианам всем враг и супостат и меж христиан не радеет ни о каком добре» (Там же, л. 163). С другой стороны, из сказанного выводится неизбежность и необходимость для шведского короля войны против Речи Посполитой; лукавый умысел польского посольства для того и доводится до сведения шведского короля, чтобы он «учинил над польскими и литовскими городами промысел, по нынешнему их, государеву, хотенью не замешкав» (Там же, л. 175). Нетрудно заметить, что одновременно тут появление на русском рубеже императорского и польского посольств используется для дипломатического давления — для запугивания возможным русско-польским соглашением на условии возвращения России спорных западных земель.

Там же, лл. 171–173. Здесь Московское государство выдвигает некую программу-максимум в противовес уже принятому им проекту Густава-Адольфа, согласно которому оно обязалось оплатить шведскую армию, направляемую с запада на Рель Посполитую. Но, как видно из письменных вопросов послов (Там же, лл. 71–72), они полупили дополнительную устную инструкцию на случай, если шведская сторона вернется к прежнему проекту и к прежним аргументам о невозможности открытого нарушения шведско-польского перемирия. Может быть, в этом случае послам и предписывалось еще поторговаться, поскольку русское наступление уже существенно изменило ситуацию, но все же им были даны с собой большие деньги (по сведениям Шютте; см. Norrman D. Op. cit., s. 132).

Ко всему сказанному см.: ЦГАДА, Дела шведские, 1632 г., стб. 6, лл. 136–175.

Через Мёллера в Москве давно знали, что Густав-Адольф стремится овладеть Лифляндией и Пруссией, через Русселя — о его претензиях на польскую корону. В свою очередь Густав-Адольф был давно извещен, например, о претензиях России на Смоленск и Чернигов, на Запорожье, на Белоруссию (воеводства Полоцкое, Витебское, Мстиславское и часть Минского, составлявшие примерно половину территории Великого княжества Литовского) ( Norrman D . Op. cit., s. 74). Слухи об этих переговорах уже к началу 1632 г. проникли в среду польско-литовского населения. В марте 1632 г. выходец из Литвы Корней Круковский сообщил вяземским воеводам: «А в Полыне-де и в Литве слух носится, что ты, государь царь, и в. кн. Михаил Федорович всея Руси, в совете со шведским королем на том, будто тебе, государю, взяв литовские и польские городы, которые от шведской стороны, поступиться-де шведскому королю, а шведский-де король тебе, государю, поступится польских и литовских с другой стороны по реку по Березу (до р. Березины, — что отражает несколько менее выгодный для России вариант, чем согласованный и включенный в наказ. — Б. П .), и говорят: как-де в Литву пойдут твои государевы люди, и от шведской-де стороны в те поры пойдут немецкие люди» (Акты Московского государства, т. I, 1890, № 330, с. 347). Как видим, слух, разнесшийся среди населения, весьма точно передавал содержание тайных переговоров.