Борис Поршнев - Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства

Например, в грамоте от имени Михаила Федоровича к Густаву-Адольфу от 20 июня 1632 г. сообщалось о посольстве Прончищева и Бормосова в Турцию (ЦГАДА, Дела шведские, 1632 г., стб. 4, лл. 2–3).

ЦГАДА, Дела польские, 1631 г., стб. 3.

Документы об этом эпизоде опубликованы в «Памятниках дипломатических сношений Древней России с державами иностранными», т. III. СПб., 1853, с. 1–84. Ср. донесение Николо Сакетти из Вены от 15 ноября 1631 г. об отправлении этого посольства, включенное Г. В. Форстеном в «Акты и письма к истории балтийского вопроса», вып. I (СПб), 1889), с. 321. Цитированное выше шведское пропагандистское издание сообщало, что послы императора Арнольдин и граф де Моршпург были отправлены в Варшаву «присутствовать от имени императора при избрании польского короля» (на сейме в марте 1632 г.), «но видя, что дело затягивается, отправились в Московию вести переговоры с великим князем в соответствии с поручением, данным им в Вене, в ожидании, пока поляки сговорятся о времени выборов» (Le soldat suedois descript les actes guerriers, inerveilles de nostre temps, plus qus tres-genereuses et tres-heroiques de son Roy… Rouen, 1634, p. 590).

ЦГАДА, Дела шведские, 1632 г., стб. 6, лл. 73–74, 125–129.

Дорогобужским властям было заявлено, что принять посланника нельзя «и добра от него никакого чаять нечего, кроме смуты и неправды, так же как и от того, который назывался цесаревым послом, и добра от него потому ж чаять нечего, — от их сенаторей [сенаторов] многие неправды и лукавства (ЦГАДА, Дела польские, 1632 г., стб. 2, л. 17).

О деятельности Русселя в Польше см.: Wejle С. Op. cit., s. 18–34; Cichocki M. Medjacia Francji w rozejmie Altinarsldin. Krakow, 1928, p. 148–164; Szlangowski A. Uklady Krolewicza Wladislawa i dyssidentoow z Gustawem Adolfem w r. 1632. — «Kwartalnik Historyczny», 1899, t. IV, p. 685–700; Жукович П. H. Указ, соч., т. VI, с. 142–156.

См. выше.

ЦГАДА, Дела шведские, 1631 г., стб. 9, лл. 35–36.

В июне 1631 г. Руссель пишет о «тайном договоре», о «приятельном соединении» (дружеском союзе) русского царя и шведского короля и о войне, которую они «ссылаючися» [согласованно] будут вести «против польских иезуитов», как о предпосылке «для основания вышнего дела» (Там же, л. 16).

Там же, лл. 3–6.

ЦГАДА, Дела шведские,1631 г., стб. 9, лл. 9–13. Не совсем ясный конец этой «статьи» оставляет впечатление, что в свой прошлый приезд в Москву Руссель обязался связать русское правительство с польско-литовскими диссидентами и теперь оправдывается, что не выполнил этой миссии. Любопытно, что в то я «е время тайный осведомитель патриарха Филарета Никитича о польских делах «Печерского монастыря черный поп Анатолий Мужиловский», предупреждая о военных приготовлениях Речи Посполитой против Московского государства, предлагает также свое посредничество для привлечения на сторону московского царя «Криштофора Радзивилла, гетмана княжества Литовского, от которого бы и тайные думы могли объявиться» (Там же, лл. 77–82). Очевидно, взаимный зондаж возможности сближения со стороны Московского государства и польско-литовских диссидентов имел место, но он не дал заметных политических результатов.

Как мы знаем, проект был официально принят русским правительством только 16 января 1632 г.

ЦГАДА, Дела шведские, 1631 г., стб. 9, лл. 15–17.

Там же, лл. 7–8.

Там же, лл. 20–32. Посланцы Русселя в Москве должны были бить челом царю и патриарху, чтобы они «как-нибудь киевского архимандрита Петра Могилу к себе закупили для помощи государя моего избрания королевского [на королевский польский престол]» (Там же, л. 14).

ЦГАДА, Дела шведские, 1631 г., стб. 9, лл. 35 и сл. Совершенно ошибочно распространенное среди шведских историков мнение, будто вся затея с миссией л'Адмираля и де Грева к запорожским казакам была неосновательной и свидетельствует о легкомыслии Русселя. Напротив, почва подготавливалась долго и основательно, но ситуация изменилась к худшему совсем незадолго, о чем Руссель не мог знать и о чем даже в Москве не отдавали еще себе полного отчета. Однако даже и при этой неблагоприятной ситуации на казацкой «раде» разыгралась острая борьба, когда были зачитаны «листы» шведского короля и московского царя: по показанию одного очевидца, «мелкие-де люди черкасы [запорожцы] говорили все, что им служить тебе, государю, а и здесь-де им, черкасам, и христианской вере от поляков утеснение; а лучшие люди черкасы, которые пристали к полякам, их уговорили, и те листы и немцев послали к гетману Конецпольскому» (Акты Московского государства, т. I. СПб., 1870, № 328). Движение широких масс запорожских казаков в 1629–1630 гг., поддержанное и остальным украинским крестьянством, за присоединение к России было прологом национально-освободительной войны 1648–1654 гг., и желание связаться с этой нараставшей общественно-исторической силой свидетельствует лишь о прозорливости и реализме таких политиков, как Жак Руссель или константинопольский патриарх Кирилл Лукарис (об общеевропейском значении национально-освободительной борьбы украинского народа см.: Поршнев Б. Ф . Франция, Английская революция и европейская политика в середине XVII в. М., 1970, с. 261–276).