Владимир Ткаченко-Гильдебрандт - Мистические культы Средневековья и Ренессанса

Я приведу тому поразительные примеры: итак, евхаристия была для манихеев только церемонией акции милосердия в память мистического распятия Спасителя [304]; затем Манес умышленно смешал восточные доктрины с учениями апостолов и гностиков, а также с платоническими идеями, заменив премудрость Софию (греч.) [305], которой Бог, отец этой премудрости или разумности , сообщал росток творения и силу порождать материальный мир [306], страждущим Иисусом, который висит на всех деревьях и ползает в растениях [307]. И как совершается эта странная мистерия? Следующим образом.

Пребывающий в воздухе Святой Дух распространяет по земле свои духовные истечения , которые находят волокна и корни растений и, проникая в них, поднимаются в ветви, а, проходя по цветам и фруктам, становятся страждущим Иисусом , поскольку их срывают, едят, заставляя так страдать от скорби [308].

Согласно манихею Фавсту , против которого Святой Августин начал в высшей степени любопытную полемику, именно страждущий Иисус является спасением и жизнью людей [309]; но душа, по одному незапамятному мнению, осквернена или очищена пищей: то, что ее оскверняет, это частицы плоти и крови животных, частицы, разжигающие вожделение , и истинные семена пороков у людей; то, что ее очищает, это растения и фрукты, поскольку последнее питание не содержит ни возбуждающего аппетита, ни вожделеющего . Отсюда у некоторых манихейских сект аскетическая жизнь и полное воздержание от мяса животных [310]. Пифагорейство, как видно, не стало чуждым в этом посыле и для манихейской системы.

Все вышеперечисленное позволяет увидеть, что ловкий вождь манихейства не устанавливал свое учение на непристойности и пороке, о чем говорили некоторые авторы. Я охотно признаю, что сектанты злоупотребляют системой, особенно когда она предоставляет такое преимущество; но никогда не поверю, что глава философской или религиозной школы берет за основу вещь, низводящую людей до скотского уровня. Наоборот, только мистический спиритуализм , как мне кажется, составляет основу манихейской доктрины. Манихеи, по словам одного историка [311], обладают благоговением ко всем вещам из-за присутствия в них Иисуса Христа; и замещают повсюду божественную любовь на богобоязненность [312].

И действительно, здесь нечто подобное квиетизму , призрак которого пробудился одним прекрасным утром XVII века в изголовье знаменитого французского епископа [313]. Можно разделять эту искусную мысль, каковой мы обязаны нашему историку господину Франтену (M. Frantin) [314], высказавшему ее в своей заметке, любезно почтившей первую часть этого произведения.

Как бы то ни было, ИИСУС СТРАЖДУЩИЙ, КОТОРЫЙ ВИСИТ НА ВСЕХ ДЕРЕВЬЯХ И ПОЛЗАЕТ ВО ВСЕХ РАСТЕНИЯХ, имеет поразительную аналогию с МЕТЕ, КОТОРАЯ ЗАСТАВЛЯЕТ ПРОРАСТАТЬ И ЦВЕСТИ [315]. Я не завершил устанавливать родственную связь гностицизма с доктриной Манеса; но уже, как мне представляется, достаточно прояснил вопрос, чтобы было заметно соответствие двух учений. Теперь постараюсь восполнить это родство, сообразуясь с эпохами.

Гностицизм казался угасшим после III столетия; но это исчезновение было скорее внешним, нежели реальным: передача его стала секретной либо внутри Церкви, либо внутри семейств, как иудаизм, сохраняющийся на протяжении веков и господствующих религий. Более того, гностицизм смог увековечиться, слившись с манихейством и уступив ему шаг [316]. Так, разукрашенное и сверкающее богатством заимствований манихейство пустило глубокие корни. Оно обладало, по словам Боссюэ [317], очарованием и неслыханными иллюзиями, чтобы обманывать простодушных, пусть даже проходили долгие времена без знакомства с ним . Но понапрасну римское законодательство ополчалось на манихеев с 372 по 428 год [318]; понапрасну Валентиниан и Феодосий I их строго наказывали, Гонорий объявил манихейскую доктрину государственным преступлением, а Феодосий II их запретил жесткими законами: они распространялись все больше и больше, как если бы преследование являлось наиболее благоприятным питанием для такого рода пожара.

Они презрительно относились к власти и проводили свои тайные собрания вплоть до понтификата Льва Великого [319]. Сильно атакованные сим великим атлетом христианства, они рассеялись после того, как были осуждены синодом и изгнаны сенатом: таким образом, они под разными именами наводнили все провинции империи. В V веке они втираются в доверие к греческому императору Анастасию; в VI веке Феодора , актриса, ставшая императрицей и женой Юстиниана, им покровительствует. В VII веке они принимают имя павликиан [320], которое им сообщает один из их учителей Константин Сильван (Силуан) , поскольку сам привязывается к писаниям Святого Апостола Павла ; после проповеди своей доктрины в окрестностях Самосаты [321], они ее распространили до пределов Каппадокии и Понта [322]. В VIII веке иконоборец и пылкий поклонник магии Константин Копроним [323] не мог не быть благосклонным к павликианам. Он им позволил обосноваться в Константинополе и во Фракии [324]. Это открыло им ворота на Запад, и они обрушились на Европу. В IX веке эти манихеи [325] переживали различные периоды: сначала им открыто покровительствовал греческий император Никифор [326]; императрица Феодора, вдова Феофила, желала их обратить убеждением, затем, используя строгость, она их толкнула на бунт. Они соединились с арабами или мусульманами, которые были тогда всемогущими в Азии [327], и в течение многих лет оказывали сопротивление Восточной Империи [328]. Находившиеся непрестанно в состоянии войны с греческой империей арабы легко принимали в качестве союзников всех, кто становился врагом христианства, каковым бы ни было религиозное несогласие между ними. Монотеистическое основание являлось достаточным, чтобы удовлетворить арабов и привлечь к себе их симпатию, в чем мы больше убедимся, продвигаясь вперед.