Давид Гримм - Воспоминания. Из жизни Государственного совета 1907–1917 гг.

Насколько болезненно этот акт был воспринят правыми элементами, явствует из того, что не только один из двух членов Совета, уволенных в отпуск, В. Ф. Трепов, предпочел выйти в отставку, но и другой, очень видный правый член Совета по назначению, С. С. Гончаров, — человек прямой, с большим чувством собственного достоинства и крайне самолюбивый, — сделал то же самое: про этом он подал не простое, а определенно мотивированное прошение об отставке. Что же касается М. Г. Акимова, то он решил использовать свое положение председателя Государственного совета и сделать все от него зависящее, чтобы отомстить П. А. Столыпину и погубить его окончательно в глазах государя: выставить премьера перед ним как человека, который оказался способным ради поддержания собственного престижа ввести в заблуждение монарха, толкнуть его на ложный шаг, и в результате добиться лишь утраты доверия в глазах всех, от крайних правых до самых левых элементов Государственного совета. Для достижения этой цели Акимов решил не только сам не препятствовать, но, напротив, всемерно содействовать внесению запроса в Государственном совете.

Такова была личная сторона вопроса, одна только, повторяю, и представлявшая интерес для членов правой группы. Не отсутствовал, конечно, личный элемент в смысле большого личного раздражения против Столыпина и у членов по назначению, не входивших в правую группу. Все они страдали от неприкрытого давления, которое правительство систематически применяло к нам, всех возмущали оскорбительные для человеческого достоинства формы и приемы, в которые облекалось это давление. Естественно, что огромное большинство их было радо случаю сосчитаться со своим притеснителем и стимулировало в соответствующем духе связанных в ними по принадлежности к общей группе выборных членов.

Все же этот личный элемент был не единственный, на который был способен реагировать центр Совета. Для членов его конституционная сторона вопроса не являлась пустым звуком. Раз препятствий к внесению запроса со стороны непосредственного начальства не встречалось, они с полным убеждением готовы были поддержать запрос по принципиальным соображениям. Что касается нашей группы, то ее позиция с самого начала была ясна. Для нее личные моменты вообще не играли роли. Она смотрела и на увольнение двух членов по назначению в принудительный отпуск не как на личный вопрос этих членов, а как на попытку нового серьезного ущемления прав членов по назначению, гарантированных им по закону.

По выяснению обстановки началась подготовка к действу. Было созвано частное совещание членов всех групп в квартире председателя группы центра, кн[язя] П.Н. Трубецкого. Совещание было очень многолюдное. На нем, кроме членов центра и нашей группы, присутствовали и многие правые члены. Единодушие между всеми нами царило полное.

На совещании была подвергнута обсуждению редакция запроса и были распределены роли имевших выступить по запросу ораторов. В последнем отношении приходилось считаться с тем, что по закону (ст. 57–59 Учреждения] государственного] сов[ета]) запрос по поводу допущенных подлежащими правительственными органами незакономерных действий за подписью не менее 30 членов Совета подвергался рассмотрению в отдельном заседании; в случае принятия его большинством Государственного совета подлежащий министр о нем уведомлялся с представлением ему месячного срока на ответ. По поступлении сообщения министра о готовности его представить Совету надлежащие сведения и разъяснения или об отказе от представления таковых по таким-то и таким-то основаниям назначалось новое заседание для выслушания [273] ответа министра, после чего открывались прения и производилось голосование по вопросу о том, признает ли Государственный совет возможным удовлетвориться сообщением министра, или нет. Если Государственный совет большинством двух третей голосов не признавал возможным удовлетвориться разъяснениями министра, дело должно было быть представлено председателем Государственного совета на высочайшее благовоззрение [274].

При таких условиях представлялось важным сговориться, кто, в каком порядке и о чем должен будет выступать в первом заседании при обосновании запроса, и кто должен будет во время второго заседания возражать Столыпину по выслушании его ответа. Понятно, что задача вторых ораторов представлялась более сложной, нежели задача первых. Имевшие выступить в первом заседании были свободны в выборе своих соображений и могли заранее, распределив темы, подготовить свои речи. Что же касается ораторов, имевших подвизаться во время второго заседания, то многое в построении предполагаемых речей их должно было зависеть от содержания ответа министра, заранее неизвестного. Ясно было только, что от ответа его на запрос можно было ожидать: во 1-х, критику доводов, приведенных в первом заседании для обоснования запроса, и во 2-х, самостоятельные соображения министра в обоснование и оправдание собственного его образа действий. Вытекающая отсюда задача заключалась в том, чтобы отвечать критикой на критику, раскрыть слабые стороны в ходе рассуждений противника и подкрепить запрос, в случае необходимости, дополнительными доводами. Предварительная подготовка речей ввиду этого была возможна только в очень условном смысле, именно лишь постольку, поскольку удавалось правильно предугадать вероятное содержание ответа министра. В остальном ораторам оставалось полагаться на их наитие.