Вадим Волобуев - Иоанн Павел II - Поляк на Святом престоле

Такого власть уже не вынесла. Представителям польского епископата был вручен официальный протест с угрозой изменить маршрут поездки. Но Войтыла остался непреклонен. Двадцатого июня в Катовицах он напрямую заговорил о распущенном профсоюзе: по мнению Иоанна Павла II, «Солидарность» имела сугубо мирное наполнение, а значит, ее запрет был безоснователен. Понтифик также остановился на положениях своей энциклики «Laborem exercens», доказывая право трудящихся создавать объединения и бороться за права.

Во Вроцлаве после выступления римского папы дошло до столкновений с милицией. Стихийная манифестация в центре города была разогнана отрядами ZOMO. Вроцлав являлся одним из бастионов «Солидарности». Но для Войтылы посетить его было важно по другой причине — во время первого визита ему запретили ездить в Силезию, так как правящая верхушка не хотела допустить, чтобы понтифика приветствовали в вотчине Герека. Теперь же Герека не было, и власти позволили первосвященнику наведаться в западные районы, чтобы поклониться образу Богоматери в Силезских Пекарах (второго по значимости центра паломничества к Деве Марии в Польше).

В Кракове все прошло куда более мирно. Там Войтылу заботила уже не столько «Солидарность», сколько долгожданная беатификация Юзефа Калиновского и Адама Хмелёвского, которую он совершил 22 июня. Думал ли он когда-нибудь, что ему, мальчишке из крохотных Вадовиц, бегавшему в кармелитский храм «на горке», предстоит возвести двух великих подвижников в ранг блаженных?

В тот же день он вторично встретился с Ярузельским (уникальный случай!), теперь уже в Вавельском замке. И вновь зашла речь о польско-советском союзе, о западной границе, о «Солидарности» и праве общества влиять на власть. Фактически Войтыла выступал как представитель оппозиции, поскольку сама оппозиция так и не получила голоса. Ярузельский со своей стороны поставил римскому папе на вид речь щецинского иерарха Казимира Майданьского, произнесенную несколькими днями раньше, когда понтифик принимал на Ясной Гуре делегацию щецинского духовенства. В своей речи Майданьский подробно остановился на истории своей епархии, углубившись аж во времена глухого Средневековья, однако ни словом не упомянул солдат советской армии, благодаря которым эти земли отошли к Польше. Войтыле все это казалось не столь важным. Куда более актуальными он находил времена разделов. Они разговаривали как люди разных эпох: один был мыслями в ягеллонской Речи Посполитой, второй — в покоренной русскими и немцами Польше XIX века.

Кажется, первосвященник остался недоволен этой беседой. Во дворец архиепископа он вернулся раздраженным. «Что было на Вавеле?» — хором спрашивала его собравшаяся возле дворца молодежь. «Надо было там быть», — ответил в окно понтифик. «Не пустили!» — «Значит, не заслужили» [843]. Войтыла, конечно, шутил. Задеть земляков не входило в его планы. Но чувство юмора нередко подводило его, как в Кельне тремя годами раньше, когда в ответ на скандирование детей: «Amo te! Amo te!» («Любим тебя!») римский папа насмешливо произнес: «Это все, что вы знаете по-латыни?» [844]

Двадцать третьего июня понтифик встретился с председателем «Солидарности». Свидание произошло в туристическом домике на Сивой Поляне в Хохоловской долине Бескид, куда Валенсу тайно доставили на машине, предварительно разместив его под надзором в Закопанах. Сопровождал главного польского оппозиционера гданьский епископ-ауксилиарий Тадеуш Гоцловский.

Их беседа носила скорее исторический характер, чем практический. Два знаменитых поляка еще раз посмотрели друг на друга, словно проверяя, не надломило ли обоих военное положение. Валенса принялся доказывать, что коммунизм по сути закончился, что на стороне запрещенного профсоюза моральная победа (аргумент самого понтифика!), Иоанн Павел II в основном слушал, не прерывая. У Валенсы сложилось впечатление, что ему удалось вызвать доверие к себе со стороны главы Святого престола, но не к своим разухабистым заявлениям.

Римский папа упорно не хотел видеть в Валенсе политического пенсионера, каким его провозгласила власть. И не терпел, если его подчиненные шли в этом ему наперекор. Когда заместитель главного редактора «Оссерваторе романо», лично знавший Валенсу, написал в газете, что беседа с римским папой явилась как бы знаком почета к его окончившейся политической карьере, немедленно последовало официальное опровержение, а самого журналиста заставили уйти с работы [845].