Леонард Мосли - Утраченное время [Как начиналась вторая мировая война]

При такой системе проходили бы многие дни, пока Чемберлен, Галифакс и Гораций Вильсон обдумали в Лондоне решение, обсуждали его и готовили для Стрэпга указание попытаться взять иной курс на переговорах. (Они консультировались бы с французами, а на это потребовалось бы дополнительное время.)

В те дни официальные представители Форин Оффиса за границей стали все чаще обращаться за указаниями не к министру иностранных дел, а к главе постоянного персонала сотрудников Форин Оффиса сэру Орме Сардженту, не одобрявшему политику умиротворения, проводимую Чемберленом. Сэр Орме по многим вопросам разделял точку зрения Стрэнга и очень хорошо понимал, какую тот взял на себя миссию, не располагая полномочиями принимать решения и питая личное недоверие к коммунистам, с которыми имел дело. 20 июля Стрэнг развернул перед собой блокнот и стал писать письмо сэру Орме Сардженту:

«По мере того, как проходят недели, ведение переговоров с Молотовым легче не становится. Правда, теперь он знаком в деталях с пашей проблемой; вы не могли не заметить, что проекты, которые он выдвигает, являются либо его собственными, либо подготовленными его экспертами и составлены откровенно. Однако с ним трудно бороться. Ему, кажется, наскучили детальные обсуждения, а те прекрасные доводы, которыми вы нас снабжаете, почти не производят на него впечатления... В самом деле, иногда нам кажется, что трудности, которые возникают между нами, возможно, основаны на каком-то колоссально неправильном понимании друг друга, и все же в конце концов мы всегда приходим к выводу, что это не так и что Молотов ясно видит различия в позициях двух сторон.

В целом характер переговоров, с точки зрения их ведения, был унизительным для нас самих. Время от времени по тому или иному вопросу мы занимали определенную позицию, а спустя неделю отказывались от нее. Русские, видимо, убеждены, что мы должны изменить свое поведение... У нас более острая, чем у них, необходимость иметь такое соглашение. В отличие от них мы взяли обязательства, выполнять которые можем оказаться вынужденными в любой день. Связав себя этими обязательствами, мы не имеем иного пути в политике, кроме создания мирного фронта. Наша пресса и общественность настаивают, чтобы мы быстро заключили соглашение, и у русских есть достаточные основания предполагать, что мы не пойдем открыто на окончательный срыв переговоров. В этом сила их позиции...»

Политическая сторона переговоров все еще представляла собой спорный вопрос, и Молотов не скрывал своего глубокого подозрения относительно истинных мотивов руководителей западных демократий.

«Их недоверие и подозрения относительно наших мо-тивА не исчезли в ходе переговоров, — продолжал Стрэнг, — не усилилось, я думаю, и их уважение к нам. Тот факт, что мы выдвигали одну трудность за другой по тем вопросам, которые им казались несуществеными, создал у них впечатление, что мы, возможно, и не имеем серьезных намерений добиться соглашения; а тот факт, что в конце концов мы уступали, только напоминал им, что мы остались теми же самыми державами, которые, по их мнению, в прошлом капитулировали перед Японией, Италией и Германией и которые, вероятно, сделают то же самое опять».

Стрэнг сочувствовал советской точке зрения по вопросу о балтийских государствах, несмотря на то, что Чемберлен и Галифакс возражали. «Если мы хотим понять настроение русских относительно балтийских государств, — писал Стрэнг, — то нам следует только представить себе, каково было бы паше собственное отношение к установлению германского господства над Голландией и Бельгией. Этот вопрос, как вы помните, очень тревожил нас в феврале прошлого года, когда мы пришли к соглашению с французами относительно совместных действий в случае немецких акций против Голландии».

Начать военные переговоры с русскими еще до заключения политического соглашения представлялось Стрэнгу несколько необычным делом. Тем не менее он советовал английскому и французскому правительствам согласиться с предложением Молотова и немедленно направить в Москву свои военные делегации.

Невиль Чемберлен согласился с этим с большой неохотой. 31 июля он объявил, что англо-французская военная делегация в ближайшие дни направляется в Москву, чтобы начать там штабные переговоры.

Эта новость подтвердила уже имевшиеся у Гитлера сведения и, как того и ожидал Молотов, поставила фюрера в тупик.

Русские с подозрением относились к западным державам; они знали, что не могут доверять ни той, ни другой стороне, опасаясь, что в любой момент мешкающие представители западных демократий и соблазнительные говоруны в Берлине могут оказаться просто обманщиками и опять сговорятся, как они уже сделали это в Мюнхене. Нужна была осторожность.