Леонард Мосли - Утраченное время [Как начиналась вторая мировая война]

«Вы заходите слишком далеко, капитан Стэлен!»

«Меня послали в Берлин, чтобы собирать информацию, и я думаю, у меня нет никаких других обязанностей, кроме как с предельной ясностью докладывать ее тем инстанциям, где принимаются решения».

Вьюлемен глядел на него с беспокойством и раздражением, и Стэлен понял, что только их дружеские взаимоотношения сдерживали гнев генерала.

«Мне кажется, вы хотите все это рассказать министру, — заметил Вьюлемен. — Не надо. Он и так уже слишком нервничает».

«Но ведь это мой долг, генерал, рассказать об этом министру, а также и самому премьер-министру, — возразил Стэлен. — Мое молчание перечеркнет все то, что я делал в течение последних четырех лет».

Вьюлемен вздохнул:

«Ладно. Идите и доложите министру. Но только учтите следующее: у нас хорошие истребители, но нет бомбардировщиков. Немецкая авиация может нанести ответный удар силами, значительно превосходящими наши. Имеющиеся у нас бомбардировщики почти беззащитны от их истребителей и зенитной артиллерии. Правительство это знает. Сейчас я чувствую себя не лучше, чем во времена Мюнхена. Ничто из того, что вы доложите министру, не внесет каких-либо существенных изменений в обстановку».

«Все равно я должен доложить ему».

«Тогда докладывайте! И премьеру доложите тоже!»

В тот же день Стэлен был принят министром авиации. Ги ля Шамбр делал отдельные пометки, не проявляя особого интереса к докладу военно-воздушного атташе. Он не советовал молодому военно-воздушному атташе идти с докладом к Даладье, но обещал передать полученную от пего информацию премьеру. Сейчас Стэлен убежден, что Ги ля Шамбр так ничего и не доложил премьеру.

Когда Стэлен вернулся в Берлин, город был затемнен; прожектора прощупывали небо в поисках самолетов, гул которых доносился откуда-то сверху. Осенние маневры люфтваффе начались. На этот раз, вопреки обычной практике, иностранные военно-воздушные атташе не получили приглашения присутствовать на маневрах.

Многие подозревали, что на протяжении 1938—1939 годов Гитлер имел какого-то агента на ключевом посту в английских правительственных кругах, который постоянно держал его в курсе планов и намерений Чемберлена, Галифакса и Горация Вильсона; но пока что никому еще не удалось доказать обоснованность подобных подозрений. Известно, что немцы расшифровывали телеграммы Ген-дерсопа, посылавшиеся из английского посольства в Лондон, но это не давало им ничего особенно важного, поскольку они уже знали в основном взгляды английского посла в Берлине; итальянцы тоже раскрыли код, которым пользовалось английское посольство в Риме, и передавали немцам содержание некоторых телеграмм. Но не эти источники давали Гитлеру возможность с поразительной точностью предопределять и раскрывать ход мышления Чемберлена во время кризисов; что касается разведывательных сводок, которые регулярно представлялись фюреру абвером, то Гитлер их вообще никогда не читал. Получал ли фюрер информацию из какого-то отлично законспирированного источника, тесно связанного с британским кабинетом и Форин Оффисом, или он был ясновидцем? Мы, вероятно, никогда не узнаем истины, поскольку даже при самом тщательном исследовании всех немецких документов не было обнаружено никакого ключа к этой загадке, а если сотрудники британской секретной службы и имеют какую-либо информацию, то они пока что ничего не говорят об этом.

Но одна деталь совершенно определенна: 24 июля 1939 года кто-то информировал Гитлера, что английское и французское правительства согласились послать на переговоры в Москву военную делегацию. Официальное заявление об этом было сделано премьер-министром в парламенте только 31 июля, но еще 28 июля германский посол в Париже граф Иоганнес фон Вельчек докладывал, ссылаясь на «исключительно хорошо информированный источник», что должны быть начаты военные переговоры, и даже перечислил французов, включенных в состав совместной англо-французской военной делегации.

Весь июль английский посол Невиль Гендерсон обивал пороги в приемных министерства иностранных дел в Берлине и удивлялся тому, что никто его не слушал. В самом деле у немцев не было надобности в этом, ибо для всех, с кем он встречался, было совершенно очевидно, что английский посол полностью согласен с немецкой точкой зрения в вопросе о Данциге и поляков он считает компанией выскочек. Эта позиция была странной для посла страны, которая взяла на себя обязательство поддержать поляков в случае войны, но ее еще можно было понять, если бы столь явная симпатия к немецкой точке зрения открывала Гендерсону доступ в высшие круги национал-социалистской иерархии. В действительности же большинство в этих кругах презирало англичанина; в стране, где подхалимство было политической необходимостью, нацистские подхалимы облегчали свое униженное положение глумлением над теми иностранцами, которые пресмыкались перед фюрером.