Джаред Даймонд - Кризис

Глава 4 посвящена Чили, первой из тех стран, где разразился внутренний кризис, вызванный провалом политического компромисса между гражданами. 11 сентября 1973 года, после многих лет политического тупика, демократически избранное правительство Чили во главе с президентом Альенде пало жертвой военного переворота. Лидер заговорщиков генерал Пиночет оставался у власти почти 17 лет. Мои чилийские друзья, с кем я общался, пока жил в Чили за несколько лет до переворота, не предвидели ни сам переворот, ни мировые рекорды по садизму, если можно так выразиться, которые установило правительство Пиночета. Более того, эти друзья с гордостью объясняли мне, что у Чили имеются давние демократические традиции, в отличие от большинства других стран Южной Америки. Сегодня Чили вновь стала оплотом демократии в Южной Америке, но страна претерпела ряд выборочных изменений, приняв элементы моделей Альенде и Пиночета. Для моих американских друзей, которым я показывал свою рукопись на этапе подготовки книги, эта глава о Чили оказалась самой страшной: их напугало то, как быстро и решительно демократия превратилась в садистскую диктатуру.

В паре с этой главой о Чили идет глава 5, посвященная Индонезии, где провал политического компромисса между гражданами также привел к внутреннему взрыву и попытке военного переворота – в данном случае 1 октября 1965 года. Впрочем, результат переворота принципиально отличался от чилийского: второй переворот ознаменовался геноцидом той фракции, что предположительно стояла за первым переворотом. Индонезия вдобавок олицетворяет собой разительный контраст всем прочим государствам, обсуждаемым в настоящей книге: это беднейшая, наименее развитая и наименее вестернизированная среди семи стран, обладающая самой «свежей» национальной идентичностью, которая крепла на протяжении тех сорока лет, когда я там трудился.

В следующих двух главах (главы 6 и 7) обсуждаются немецкий и австралийский общенациональные кризисы, которые как будто разворачивались постепенно, а не вспыхнули одномоментно. Некоторые читатели усомнятся в обоснованности употребления слов «кризис» и «потрясение» применительно к таким постепенным изменениям. Но даже пускай кто-то предпочтет использовать иное определение, лично я считаю целесообразным анализировать эти случаи в тех же рамках, которые применяются для изучения более резких трансформаций, поскольку здесь возникают те же образцы выборочных изменений и поскольку эти случаи иллюстрируют те же факторы, оказывающие влияние на конечный результат. Кроме того, разница между «взрывными кризисами» и «постепенными изменениями» видится в значительной мере произвольной, ведь одно перетекает в другое. Даже при очевидно резких трансформациях, как было в Чили, к перевороту ведут десятилетия мало-помалу нарастающей напряженности, а за мгновением «взрыва» следуют десятилетия поэтапных изменений. Поэтому я характеризую кризисы, о которых идет речь в главах 6 и 7, как мнимо «постепенные», ведь на самом деле послевоенный кризис в Германии начался с грандиозного опустошения, подобного которому не переживала ни одна из стран, упоминаемых в этой книге: достаточно вспомнить плачевное состояние Германии на момент капитуляции во Второй мировой войне 8 мая 1945 года. Точно так же в послевоенной Австралии кризис будто бы разворачивался постепенно, но спровоцировали его три шокирующих военных поражения, понесенных менее чем за три месяца.

Первая из двух стран, служащих примером «эволюционного кризиса», Германия (глава 6) после Второй мировой войны была вынуждена одновременно избавляться от наследия нацистского правления, переформировывать иерархическую организацию своего общества и справляться с травмой политического раскола на Западную и Восточную Германии. В рамках моего сравнительного анализа характерные черты преодоления кризиса в послевоенной Германии охватывают и исключительно яростные столкновения поколений, суровые геополитические ограничения и процесс национального примирения со странами, которые стали жертвами зверств нацистов в годы войны.

Другим примером «эволюционного кризиса» выступает Австралия (глава 7), сумевшая изменить собственную национальную идентичность за те пятьдесят пять лет, на протяжении которых я в ней бывал. Когда я впервые приехал туда в 1964 году, Австралия воспринималась как отдаленный британский форпост в Тихом океане, она все еще цеплялась за Великобританию в формулировании своей идентичности и проводила политику «белой Австралии», подразумевавшую отчуждение неевропейских иммигрантов. Но Австралия столкнулась с кризисом идентичности, поскольку «белая» и британская идентичности все сильнее противоречили географическому положению Австралии, потребностям ее внешней политики, оборонной стратегии, принципам развития экономики и переменам в демографии. Сегодня торговля и политика Австралии ориентируются прежде всего на Азию, городские улицы и университетские кампусы изобилуют представителями азиатских национальностей, а австралийские избиратели едва не взяли верх на референдуме, что предлагал отказаться от признания королевы Англии главой австралийского государства [13] Имеется в виду австралийский референдум 1999 г., в ходе которого за республиканскую форму правления высказались более 45 % проголосовавших. . Тем не менее, как в Японии эпохи Мэйдзи и в Финляндии, изменения были выборочными: Австралия по-прежнему остается парламентской демократией, ее государственным языком по-прежнему является английский язык, а большинство австралийцев составляют британцы по происхождению.