Петр Люкимсон - Царь Ирод

Ирод, напомним, успел лично познакомиться с Октавианом во время своего визита в Рим в 40 году до н. э. и, безусловно, уже тогда понял, что он за человек и как надо действовать, чтобы попытаться завоевать его симпатию. Конечно, тот факт, что он познакомился с ним, будучи представленным Антонием, теперь сильно мешал, но попробовать стоило.

Тщательно продумав все детали встречи с правителем Рима, Ирод, как обычно, подготовился ко всем возможным сценариям, в том числе и к собственной казни.

Мать, сестру и всех своих детей, включая сыновей Аристобула и Александра, а также дочь Шломцион, которых родила ему Мариамна, он отправил в заранее хорошо укрепленную и подготовленную к длительной осаде Масаду. Заботу об этой части семьи он поручил младшему брату Ферроре.

Мариамну же вместе с матерью он отослал в крепость-тюрьму Александрион, объяснив свое решение тем, что они все равно не могут ужиться под одной крышей с его сестрой и матерью.

Жена и теща были доверены двум ближайшим царедворцам Ирода — еврею Иосифу и итурейцу Соэму. При этом Ирод наказал им оказывать всяческий почет обеим женщинам и выполнять их малейшие прихоти. Но в случае, если он не вернется с Родоса, добавил Ирод, следует немедленно убить обеих и сделать все, чтобы царская власть перешла в руки его детей и Ферроры — дабы Александра не могла провозгласить себя царицей и свести счеты с его родственниками.

Едва ступив на берег Родоса, Ирод демонстративно снял с себя корону, но остался в пурпурном царском плаще. В таком виде он появился перед Октавианом и произнес речь в лучших римских традициях, которая, как и его речь перед войском, заслуживает того, чтобы быть приведенной здесь целиком — в изложении того же Флавия, разумеется:

«Я, Цезарь, возведенный Антонием в цари над иудеями, делал, откровенно сознаюсь, все от меня зависящее для того, чтобы быть ему полезным. Не скрою и того, что ты во всяком случае видел бы меня вооруженным на его стороне, если бы мне не помешали арабы. Но я по мере моих сил послал ему подкрепления и многотысячное количество хлеба. Еще больше, даже после поражения при Акциуме [Акции], я не оставил моего благодетеля: не имея уже возможности быть ему полезным в качестве соратника, я был ему лучшим советником и указывал на смерть Клеопатры как на единственное средство возвратить себе потерянное; если б он решился пожертвовать ею, то я обещал ему деньги, надежные крепости, войско и мое личное участие в войне против тебя. Но страстная его любовь к Клеопатре и сам Бог, осчастлививший тебя победой, затмили его ум. Так я побежден вместе с Антонием, и после его падения я снял с себя венец. К тебе же я пришел в той надежде, что мужество достойно милости и в том предположении, что будет принято во внимание то, какой я друг, а не чей я был друг» (ИВ. Кн. 1. Гл. 20:1. С. 87).

Это была поистине достойная речь. В ней все было почти правдой, а то, что могло не быть таковой, было невозможно проверить, например действительно ли Ирод когда-нибудь решился посоветовать Антонию избавиться от Клеопатры. В ней было подчеркнуто, что Ирода нельзя упрекнуть ни в предательстве, ни — в силу обстоятельств — в чрезмерной помощи Антонию. В ней была тонкая лесть с намеком на то, что сам Бог благоволит Октавиану, были предложение верности и полная готовность покориться его решению. В ней была ненависть к Клеопатре, которую Август ненавидел не меньше, и одновременно объективная оценка ее роли в падении Антония. Это была речь независимого, знающего себе цену человека и преданного вассала одновременно.

И Октавиан, которому еще только предстояло стать Августом, сумел оценить ум и ораторский талант гостя из Иудеи.

«На это император ответил: “Тебя никто не тронет! Ты можешь отныне с еще большей уверенностью править своим царством! Ты достоин властвовать над многими за то, что так твердо хранил дружбу! Старайся же теперь быть верным и более счастливому другу и оправдать те блестящие надежды, которая вселяет мне твой благородный характер. Антоний хорошо сделал, что больше слушался Клеопатры, чем тебя, ибо благодаря его безумию мы приобрели тебя. Ты, впрочем, кажется, уже начал оказывать нам услугу: Квинт Дидий пишет мне, что ты ему послал помощь против гладиаторов. Я не замедлю официальным декретом утвердить тебя в царском звании и постараюсь также в будущем быть милостивым к тебе, дабы ты не горевал об Антонии”.

После этих дружелюбных слов Октавиан возложил диадему на царя и о дарованном ему царском достоинстве объявил в декрете» (ИВ. Кн. 1. Гл. 20:2–3. С. 87–88).