Петр Люкимсон - Царь Ирод

Вслед за этим в пути произошла еще одна неприятность: повозка, в которой ехала Кипрос, перевернулась, в результате чего мать Ирода получила серьезную травму, и Ироду сообщили, что она при смерти.

Услышав об этом, Ирод якобы выхватил меч и попытался заколоть себя, но тут подоспели несколько воинов и удержали его руку от рокового удара. Вскоре выяснилось, что жизни Кипрос ничего не угрожает, и Ирод упокоился.

Правдивость этой истории вызывает сомнение, и многие считают, что Ирод просто мастерски разыграл перед своим ближайшим окружением роль любящего сына. Другие не исключают, что Ирод и в самом деле был привязан к матери. Родители, как уже говорилось выше, были единственными людьми, которых он по-настоящему любил и жизнь которых хоть что-то для него значила. Эта любовь к родителям и близким родственникам, как некий последний островок человечности в их душе, кстати, тоже характерная черта диктаторов.

«Валентинов пишет, что Ленин, говоря о матери, своих близких, становился сентиментален. По его свидетельству, вечерами он любил подолгу рассматривать альбом с фотографиями своих родных» [30] Волкогонов Д. Ленин. Т. 2. С. 261–262. , — читаем мы у Волкогонова.

Но дело, видимо, заключалось не только в любви к матери. Ирод в те летние дни 40 года до н. э. был и в самом деле на грани нервного срыва, а возможно, и в глубокой депрессии. Он, до того считавший себя баловнем судьбы, стоявший в шаге от заветного царского трона, вдруг в одночасье оказался в роли гонимого и преследуемого беглеца, которого травят так же, как он сам не раз травил дичь на охоте или еврейских мятежников в горах Галилеи. Жизнь нанесла ему в последние месяцы слишком серьезные удары, и известие о трагическом происшествии с Кипрос было воспринято как еще один знак того, что Бог окончательно отвернулся от него.

Однако, успокоившись, Ирод продолжил путь и уже спустя несколько часов встретился с большим конным отрядом во главе с вышедшим из Идумеи навстречу ему младшим братом Иосифом. Братья обнялись, но не стали терять времени на сантименты, а сразу приступили к обсуждению плана дальнейших действий. Суммарно у них на тот момент было около десяти тысяч бойцов, и Иосиф был полон решимости дать бой парфянам и Антигону II на территории Идумеи. Но Ирод справедливо рассудил, что силы слишком неравны. Он с удовольствием укрыл бы все это войско в считающейся неприступной, стоящей на нависающих над Мертвым морем обрывистых скалах Масаде, но эта небольшая крепость вряд ли могла вместить больше тысячи человек. Поэтому Ирод велел большинству бойцов своей армии разбрестись в стороны и добираться небольшими группами домой, в Идумею, а отряду из восьмисот человек во главе с Иосифом засесть в Масаде вместе с женщинами и держать оборону, пока он вновь не подоспеет к ним на помощь.

Сам же Ирод с небольшим отрядом решил двинуться в Петру к набатейскому царю Малху, который в свое время одолжил у своего старого друга Антипатра немалые суммы и почему-то «забыл» их вернуть. Теперь Ирод решил напомнить царю, что долг платежом красен, получить эти деньги, накопившиеся на них проценты, а заодно попросить дополнительную ссуду и продать принадлежащую семье Ирода недвижимость в Набатее.

Часть этих денег он рассчитывал использовать, во-первых, на выкуп Гиркана и Фазаила, а остальное — на то, чтобы собрать армию, с которой можно было бы бросить вызов парфянам.

Но увы, доехать до Петры Ироду не удалось. Узнав о его приближении, Малх направил к нему гонцов с требованием немедленно покинуть пределы его страны — ссылаясь при этом на поставленный ему парфянами ультиматум, категорически запрещающий оказывать гостеприимство Ироду и его людям.

Возможно, так оно и было, хотя Флавий убежден, что Малху просто не хотелось возвращать долг.

В этот момент Ирод принял окончательное решение направиться в Рим и просить защиты и помощи в сенате — в благодарность за ту верность, которую он и его семья хранили Риму, независимо от того, кто там стоял у власти. Но путь в Рим лежал через Египет, которым правила коварная и сладострастная Клеопатра.

Тем временем в Иерусалиме ворвавшиеся в город парфяне предались грабежам и насилиям. Поначалу приветствовавшее их местное население очень скоро поняло, что они никакие не освободители, а жестокие оккупанты, которые не только ничем не лучше, но в чем-то куда хуже римлян. Разочарование населения Иудеи в парфянах было, впрочем, вполне предсказуемым.