Василий Молодяков - Шарль Моррас и «Action française» против Германии - от кайзера до Гитлера

Под угрозой занятия всего Рурского бассейна Германия в мае 1921 г. согласилась с требованиями «союзников», но «когда поводы для оккупации были устранены, французская оккупация все же осталась» [196] Нитти Ф. Вырождение Европы. М. – Пг., 1923. С. 74. . «Германия не заплатит, и мы останемся», – записал Баррес слова Клемансо (GPR, 386). Оба хотели, чтобы Германия заплатила – и чтобы Франция осталась. Того же мнения придерживался Моррас: «Можно позволить ей (Германии. – В. М. ) работать достаточно для того, чтобы платить и жить, но не настолько, чтобы она стала опасной для нас» (ММТ, I, 284). С таким подходом обеспечить мир в Европе было затруднительно.

Бриан не был ни «предателем», ни «агентом бошей». Имея собственное понимание национальных интересов Франции и реалий момента, основанное на долгом политическом опыте, он делал ставку на демократические силы и рассчитывал видеть Веймарскую республику мирным младшим партнером в европейском «концерте», не допуская ее чрезмерного сближения с Лондоном (посол в Берлине лорд д'Абернон, прозванный «лордом-протектором», считался ментором германского правительства [197] Suarez G. Briand. Vol. V. P. 129–131. ) и тем более с Москвой. Вынужденный считаться с Великобританией, экономические и политические позиции которой после войны укрепились, Бриан стремился сохранить то немногое, что осталось от согласия между Лондоном и Парижем. Моррас, Доде, Бенвиль, Баррес не верили в сотрудничество Франции с единой Германией, поскольку та остается «прусской», а ее социалисты – такие же пангерманисты, как Стиннес и другие магнаты, и действуют с ними заодно.

После очередной поездки Бриана в Лондон в мае 1921 г. Моррас призвал действовать без оглядки на «союзников», коль скоро те не могут и не хотят гарантировать безопасность Франции. «Сейчас мы достаточно сильны, чтобы выступить в одиночку. Но в нынешней ситуации эта сила с течением времени будет убывать. Применив, показав сегодня нашу силу и политический дух, мы можем создать в Европе структуру, к которой присоединятся наши колеблющиеся друзья». «Нуждаемся ли мы в Англии? – добавил он. – Да, как и она в нас» (ММТ, I, 260). «Первое, что необходимо нам, – подхватил Бенвиль, – это не безопасность, о которой говорится в официальных речах. Это свобода действий, без которой мы не обретем безопасность» (JBJ, II, 111).

Несмотря на эти аргументы и призывы, депутаты раз за разом голосовали за доверие кабинету, располагавшему устойчивым большинством. Доде назвал Палату «недальновидной, хотя и патриотичной», но Моррас критиковал уже не правительство и президента, а весь Национальный блок и депутатский корпус: «Есть нечто более презренное, чем Бриан: это сама Палата». Досталось даже «нашему дорогому Барресу» за «иллюзии в отношении Бриана, удивительные для столь опытного психолога» (Доде), «да раскроет он глаза на творящееся в Палате» (Моррас) (DDR, 77–81).

Баррес внял критике. Когда Бриан под влиянием Лондона заговорил о возможном снятии санкций против Германии, он – «вместе со всей Францией» – потребовал их сохранить и проводить «политику победителей» вместо «политики слабости» (GPR, 146, 161). Решение Бриана об отмене таможенной границы по Рейну Баррес оценил как «огромную ошибку», «бедствие» и «непостижимый шаг назад», сделанный «ради нашего подчинения английской политике» (GPR, 166–167, 171). Насмехаясь над аргументом, что граница «серьезно затрудняет жизнь Германии», Моррас назвал решение «маневром в пользу бошей» (ММТ, I, 284).

18 октября 1921 г. Доде произнес в Палате речь, которую считал одной из важнейших в своей депутатской карьере и воспроизвел в обеих посвященных ей книгах (LDA, 52–91; LDD, 235–255). Поводом стало убийство в Верхней Силезии французского наблюдателя капитана Монталегра, темой – политика в отношении Германии, целью – свержение Бриана. Под выкрики слева «королевский прокурор» обвинил правительство в отходе от жесткой репарационной политики и осудил соглашения с Берлином об урегулировании выплат. Бриан защищался, спор перешел на личности. «На чем вы построили свою политическую карьеру? – восклицал Доде, напоминая о социалистической молодости оппонента. – Вы чернили родину!». «Я не намерен задерживаться на всех оскорблениях и клевете, что льются с вашего пера», – ответил Бриан. «Во мне живут два человека, – парировал Доде, – писатель и депутат. Здесь вы имеете дело только со вторым, а первому, пожалуйста, отвечайте в письменном виде» (LDD, 113). Выпад был злым: блестящий оратор Бриан не любил ни читать, ни писать.