Василий Молодяков - Шарль Моррас и «Action française» против Германии - от кайзера до Гитлера

Идея эвакуации до завершения репарационных платежей вызвала критику Пуанкаре, в которой можно усмотреть влияние Морраса. «Представим себе, – писал он Клемансо, – что уже прошло шестнадцать или семнадцать лет. Германия в течение пятнадцати лет исправно платила взносы. Мы эвакуировали уже весь левый берег Рейна и вернулись к нашим исходным политическим границам, которые в военном отношении нас не обеспечивают. Вообразим, что Германия снова охвачена империалистическими стремлениями или что она попросту нарушила свои обещания. Она прекращает уплату взносов, и мы вынуждены возобновить оккупацию. Мы отдаем необходимые приказания. Но кто поручится, что мы сможем провести эти приказания в жизнь без затруднений? Прежде всего, Германия, пользуясь своими обычными методами пропаганды, несомненно, исказит факты и представит дело так, будто агрессоры – мы, а поскольку наши войска действительно возвратятся на германскую территорию, совсем не трудно будет изобразить это как вторжение. И далее, есть ли у нас уверенность, что левый берег Рейна будет свободен от германских войск? Немцы без труда смогут в одну ночь сделать прыжок к Рейну и занять этот естественный военный рубеж раньше, чем это сделаем мы» (ДЛД, 368–369).

«Предвидение гитлеровской агрессии!» – воскликнет читатель, знающий дальнейший ход событий. Если судить лишь по последствиям, это верно, но надо искать причины. Нацистов привело к власти недовольство немцев «Версальским диктатом», как его называли, и усилиями веймарских правительств по исправлению ситуации.

Новый статус территории был закреплен в Версальском договоре (ст. 42–44, 428–431). Власть на левом берегу перешла к межсоюзным органам – Репарационной комиссии и Рейнской комиссии, которые «оказались на практике шаржем на идеалистические стремления их создателей», как выразился историк В. М. Джордан (ДВФ, 80). Рейнскую комиссию до ее ликвидации в 1930 г. бессменно возглавлял француз Поль Тирар, следовавший указаниям из Парижа и мастерски лавировавший между «союзниками», «пруссаками» в Берлине и «ренанцами» на местах.

«Рейнский вопрос» не был главной причиной того, что Моррас и Бенвиль выступили против «плохого договора», но послужил важным аргументом: «Мы получили границу 1870 года – границу для вторжения, нарисованную в 1815 году против Франции» (JBC, 53). Фош в 1926 г. назвал ее «границей побежденных» [189] Цит. по: Léon Daudet. Les nouveaux chatiments. Paris, 1931. P. 182. .

При обсуждении договора в Палате депутатов 29 августа 1919 г. Баррес заявил, что проголосует за него, но требует от правительства четкого определения и проведения «рейнской политики» (GPR, 14). Франция на Рейне должна представлять «духовный, политический и общественный идеал, который навсегда отвратит их (местных жителей. – В. М. ) от берлинского германизма и обеспечит им максимально тесный контакт с латинской культурой и нашим западным духом» [190] Maurice Barrès. Le genie du Rhin. Paris, 1921. P. 210. . Перед голосованием по ратификации договора 1 октября Баррес снова заявил о поддержке при условии, что «прусское влияние ни в какой форме не будет восстановлено на наших границах» и что «все меры будут приняты с целью как можно теснее связать рейнские провинции с Францией» с помощью развития торговли и путей сообщения, сближения законодательства двух стран и недопущения в оккупированную зону чиновников из Берлина (GPR, 20–21). Однако большинство депутатов, включая членов кабинета, думало прежде всего о предстоящих выборах.

Первые послевоенные выборы были назначены на 16 ноября 1919 г. В составе Палаты, избранном в мае 1914 г. под пацифистскими лозунгами, многие готовились на выход – в стране произошли слишком большие перемены.

«Action française» впервые решило участвовать в выборах как политическое движение. Напомнив об отсутствии у монархистов «иллюзий относительно парламентского режима», Пюжо заявил: «Опасность, которой подвергается страна, слишком сильна, поэтому надо использовать и тот плохой выборный механизм, что дан нам республикой» [191] Almanach de l'Action française. 11e année. Paris, 1921. P. 35–36. . «Нам показалось не лишним проникнуть в Палату в момент начала национальной реорганизации. Настроенные против выборного режима, его обычаев и тактики, мы решили, что особые обстоятельства сделают полезным наше присутствие в новом парламенте», – вспоминал Моррас в 1941 г. (CRS, 170).

Сам он еще перед выборами 1914 г. писал: «То, что говорилось здесь о пользе всеобщего избирательного права, отбило охоту голосовать у многих серьезных людей. Поэтому надо сказать им, что они не правы, если не голосуют. Голосовать нужно. Это отчет, который ваша совесть дает самой себе. <���…> Лично я всегда голосую (курсив мой. – В. М. ). И я меньше уверен в правоте своих мыслей, когда речь идет о силе или слабости воли одного человека, когда внутренний голос может сказать мне: такого-то числа такому-то достойному кандидату не хватило твоего бюллетеня» [192] Цит. по: M. de Roux. Charles Maurras et le nationalisme de l'Action française. Paris, 1928. P. 53. .