Василий Молодяков: Шарль Моррас и «Action française» против Германии: от кайзера до Гитлера

Моррас и Массис могли бы согласиться с этим. «Заметим, однако, – продолжал Курциус, – что сегодня просвещенные люди во Франции отказались от старого представления о ней как о маяке, освещающем путь всему человечеству. В общественном сознании оно, конечно, еще бытует, в очень упрощенном виде, но среди интеллектуальной элиты его разделяют разве что крайне правые. Я говорю прежде всего об Анри Массисе, который видит во Франции крепость западного духа, противостоящую Германии, России и Азии» (CEF, 54). Напомню, что «Защиту Запада» он получил от автора и внимательно прочитал.

В чем, согласно Курциусу, принципиальная разница между французами и немцами? «Даже при отказе от мысли о духовном превосходстве представления французов принципиально отличаются от наших. Французский дух привержен идее о том, что человеческая натура везде и всегда по сути одинакова. Он верит в существование всеобщих норм, одной из которых является цивилизация. <���…> Для француза человек есть прежде всего существо разумное. Рационализм картезианского происхождения и сегодня является одной из самых живых составных частей французского понятия цивилизации» (CEF, 55).

В быту всё выглядит по-другому, о чем говорил и Зибург. «Немец, привыкший к объективности и порядку, часто сетует на отсутствие во Франции и того, и другого, – отметил Курциус на первых же страницах. – Он полагает, что и французы должны страдать от этого. Поскольку этого не происходит, у немца появляется другая причина для изумления, если не раздражения. Француз знает, что в конце концов “несмотря ни на что” всё будет хорошо, что дело решится “вопреки всему”. Он предпочитает не волноваться по поводу “несмотря ни на что” и “вопреки всему”, нежели навязывать дисциплину и порядок, которым природные склонности его соотечественников не покорятся никогда» (CEF, 15–16).

Как совместить «картезианский рационализм» мысли и беспорядок в повседневной жизни? Моррас объяснял это отсутствием монархии, лишившим Францию многих преимуществ перед «тевтонским иррационализмом». Курциус постарался проявить объективность, а не оценивать по принципу «лучше – хуже» или «выше – ниже».

«Для нас идеальным символом культуры является творческая деятельность духа, для французов – сохранение и передача наследства. Для нас в культуре действует закон замещения: она кажется нам последовательностью построений духа, каждое из которых занимает место предыдущего. Француз не приемлет такое понимание истории, видя в нем лишь прерывность и непоследовательность. Для него цивилизация в своем развитии включает все богатства, накопленные в прошлом. <���…> Француз гораздо сильнее, чем мы, живет среди воспоминаний прошлого. Мы видим в прошлом историю становления, француз – бытование традиции. <���…> Категории его исторического мышления – продолжение, а не развитие. <���…> Культ мертвых – одна из сущностных черт французской духовности» (CEF, 62, 310–312).

В чем коренная причина этих различий? Как и многие, Курциус обратился к истокам: «История Германии начинается с бунта против Рима, история Франции – с подчинения Риму» (CEF, 114) – заметим, еще не христианскому.

В Галльской войне кельтское племя арвернов во главе с Верцингеторигом сопротивлялось Юлию Цезарю, но потерпело поражение. В 1867 г. Наполеон III приказал установить памятник галльскому вождю у Алезии – места его последней битвы. Многие французы видели в Верцингеториге национального героя, но, как заметил Курциус, «его поражение означало уничтожение коренного галльского народа. История Франции началась с “романизации”, с потери независимости и исчезновения оригинальной культуры. <���…> Римская цивилизация и политика были всеобщими силами большей ценности и масштаба. Галлия сделала их своими, приняв романизацию. <���…> Латинский язык, литературу, просвещение, ораторское и драматическое искусство, понятие о государстве и религиозные представления – всё это Галлия получила от завоевателей. Обращение в римский католицизм стало второй “романизацией” и означало новый духовный разрыв с германскими варварами. <���…> Она обязана своей цивилизацией римскому завоеванию. Ему же она должна быть благодарна за спасение от варваров. Если бы Галлия не романизировалась, она была бы германизирована» (CEF, 115–116).

Автор попал в больное место национального и исторического сознания – в спор о том, кого с бо́льшим основанием следует считать прародителями французской цивилизации: галлов кельт ского происхождения, галло-романов (романизированных галлов) или франков германского происхождения? По важности его можно сравнить со спором о норманнской теории происхождения русского государства. Во второй половине XIX в. галльскую теорию укрепили труды выдающегося историка Нюма-Дени Фюстель де Куланжа. «Action française» посмертно занесло ученого в свои «святцы» как патриота, торжественно отметив в 1905 г. 75-летие со дня его рождения под аккомпанемент бурной дискуссии в прессе (DAE, 95–212; DVA, 85–93).