Владимир Михайлов - Ночь черного хрусталя

- Никто не мог войти в квартиру! - снова закричал Граве. - Замок настроен только на ее и, мой дактошифр!

Милов пожал плечами: он знал, что ключи есть к любым замкам.

- Ева, - попросил он, - вы не могли бы посмотреть внимательно: нет ли на теле следов уколов.

- Вы полагаете?.. - она недоверчиво смотрела не него.

- Сделайте это, пожалуйста.

- Тогда пусть Граве поможет мне.

- Вы думаете, он сейчас способен?

Граве стоял в углу, не издавая ни звука, покачиваясь с каблуков на носки и обратно.

- Но ведь… - тут Ева спохватилась, что перед ней лежит уже не живая женщина, а лишь тело, к которому применима другая система приличий. - Ну, тогда вы помогите…

«Никогда не раздевал мертвых женщин», - подумал Милов, не очень как-то послушными пальцами расстегивая пуговички.

- Нет, - сказала Ева, - ни следа. Что будем делать?

- Думаю, надо позаботиться о нем, - сказал Милов, - боюсь, что для него это - удар ниже пояса, и сильнейший.

Но Граве в комнате уже не было - он стоял в прихожей, прижав телефонную трубку к уху, и что-то громко и возбужденно говорил по-намурски.

- Телефон, видимо, включили, - сказал Милов. Тут, в спальне, тоже был аппарат - на ночном столике, со стороны Лили. Милов поднял трубку, поднес к уху, покачал головой: ни звука.

- Дан, я боюсь, он… вы понимаете?

Милов кивнул и спросил:

- Что он говорит? Я не воспринимаю, когда разговор идет на такой скорости.

Он не сказал, что вообще Намурия - не его регион, и его послали сюда только потому, что заболел Мюнх, - если можно считать болезнью две пули, в груди и в плече, и на язык ему дали неделю времени.

Ева прислушалась:

- Я тоже знаю не в совершенстве, но… Он разговаривает с канцелярией Господа, требует, чтобы его соединили с Самим, поскольку ему необходимо, чтобы Спаситель прибыл и воскресил Лили. Сейчас угрожает обратиться к конкуренту…

- Печально, - сказал Милов. - Он, кажется, всерьез тронулся.

- Дан, это все, что вы можете сказать? - с внезапной тоской в голосе спросила Ева. - Рехнулся, не рехнулся… Это ведь любовь, знакомо вам такое слово? Понимаете хоть, что оно означает? Любовь, о которой может только мечтать - и мечтает всякая женщина, но только редкая встречает в жизни такую… Вы просто никогда не любили, Дан, если ничего другого не можете сказать…

Милов увидел, что на глазах ее выступили слезы, и внезапно, помимо желания, представил, что не Лили лежит убитой в собственной постели (Лили, какими-то неведомыми путями впутавшаяся в опасные игры, ставшая звеном цепочки, которую теперь хозяева безжалостно рвали, уничтожая звено за звеном), а Ева, всего лишь несколько часов назад им впервые встреченная, но чем-то его уже зацепившая, уже прирастившая немного к себе, как он сейчас почувствовал; он представил себе Еву в постели мертвой - и ощутил вдруг, как перехватило горло, и понял, что куда сложнее обстояло дело с ним самим, чем ему казалось, и не просто из чувства долга он брал ее на руки и нес, но уже ощущая какую-то ответственность за нее - неизвестно перед кем, но ответственность, как за существо, данное ему и близкое ему и необходимое ему во всей жизни, сколько бы ее ни оставалось… Он изумился внезапному ощущению, и испугался его, и подумал, что если бы это Ева лежала, то он - нормальный, здоровый и ко многому привыкший человек, - пожалуй, тоже сошел бы с рельсов - не так, наверное, но сошел бы…

Сам того не сознавая, он все эти секунды, пока такие мысли проносились в голове, а импульсы - в сердце, смотрел на Еву в упор, крепко схватив ее за плечи - и она смотрела на него и, видимо, понимала и читала нечто в его глазах, потому что умолкла и тоже только смотрела… Громкий звук, донесшийся из прихожей, заставил их опомниться. Милов мгновенно оказался у двери, в руке его как-то сам собой возник пистолет. Опасности не было: это Граве, потерявший сознание, упал, опрокинув столик с телефоном, валявшийся теперь рядом. Ева подбежала, встала на колени около упавшего.

«Так или иначе, - думал Милов, гладя на ее узкую спину и светлые, уже высохшие волосы, - свое дело я, кажется, благополучно провалил. Были известны два звена цепочки - и вот они, одно за другим, ликвидированы. Куда шла цепочка дальше - у меня лишь слабые представления, да и у всех наших… Да никто не давал мне полномочий идти дальше: цепочка-то вела наверх, тут, наверное, нужен работник с другим статусом. Значит, программа теперь выглядит так: доставить Еву домой - хоть одно благое дело будет сделано, Граве отвезти в какое-нибудь медицинское учреждение, думаю, что они и в такой неясной обстановке должны действовать, а самому потом спешить в Регину, их столицу, и оттуда доложить, что и как, - ну, а дальше уже как прикажут. Да, ничего лучшего сейчас не придумать. Только не ввязываться ни во что: вовсе это ни к чему… А дальше?» - эта мысль, собственно, касалась уже одной только Евы, все хлопотавшей возле Граве. «Не знаю, как дальше, не знаю… Может быть, ничего и не случится - хотя уже нельзя будет жить так, как будто ее не было на свете… Не знаю, жизнь покажет».