Мацей Стрыйковский - Хроника польская, литовская, жмудская и всей Руси

С этим посланием и с огнем в труте (zagwi) московские послы в пасхальный день едва ли не первыми прибыли к своему князю, которого встретили идущим в церковь к заутрене 67 . А когда еще только рассветало, великий литовский князь Ольгерд со всем своим войском подступил к городу и встал лагерем на Поклонной горе, как свидетельствуют все Летописцы 68 , сопоставляй их хоть тысячу. Однако же, кроме Герберштейна 69 , об этом не упоминают ни другие историки, ни русские хроники.

Дмитрий, великий князь московский, выслушав посольство, оком за око воздавшее за [его] гордость, и [видя] как положено выстроенные для битвы полки врага, стоящего над городом и готового к войне, не надеясь оборонить замок и город, [сначала] думал было встретиться с литовцами в поле. Но так как не мог быстро подготовиться для битвы и отпора столь многочисленному неприятелю, пустился в переговоры и послал к Ольгерду договариваться об установлении мира, предлагая возмещение военных издержек, постоянное сохранение один раз заключенного мира и такие границы Литвы, которые сочтут справедливыми и признают Ольгерд и его рыцари. После долгих о том переговоров Ольгерд дал себя склонить к справедливому примирению и миру, в чужой земле предпочтительному сомнительным результатам победы [в бою]. Однако с тем условием, чтобы ему было позволено с частью литовского рыцарства и с виднейшими боярами въехать в Московский замок с оружием и прислонить копье к замковой стене. И чтобы сам великий князь Дмитрий с митрополитом и со своими боярами крестным целованием присягнул в нерушимости установленного мира и безопасности границы Литвы и Москвы по реке Угре. Другие Летописцы свидетельствуют,[что] по Можайск и по реку Угру.И когда все [это князь] Московский исполнил и подтвердил, избегая чего-нибудь похуже, Ольгерд, настояв на выполнении выдвинутых условий мира, заключенного добровольно, без попытки добиться сомнительного успеха в войне, согласно договоренности, въехал в по доброй воле открытый Московский кремль. И там поприветствовал в церкви Дмитрия, великого князя Московского, и отдал ему крашеное (krasne) или пасхальное яйцо, говоря: «Видишь теперь, княже великий Димитрий, кто из нас раньше встает на войну!». А потом Ольгерд сам сломал копье о замковую стену, а другие летописцы свидетельствуют, что только прислонил 70 , чтобы Москва помнила, что Литва с Ольгердом приставляла свое копье к Московскому кремлю. Тогда Московский [князь] выложил (odlozyl) Ольгерду все военные издержки вместе с другими подношениями (upominkami) золотом, одеждой (w szatach), конями и дорогими каменьями, одарив как его самого, так и его рыцарство 71 . В то время военные издержки были невелики, ибо литовские князья в то время воевали не с жолнёрами 72, а лишь с собственными литовскими боярами.А границу с Литвой положил, с одной стороны, в восемнадцати милях от Москвы по Можайск, а с другой стороны по глубокой и болотистой реке Угре или Югре (Juhre), которая начинается недалеко от Дорогобужа, в лесу, миль восемнадцать за Смоленском, и между Калугой и Воротынском (Worotinem) впадает в большую реку Оку — по ту была граница с Москвой с другой стороны. Литовские границы при Ольгерде и Витольде[были] в 18 милях от города Москвы.О чем упоминает и Герберштейн in Commentariis Moschoviticis на стр. 70. О чем также читай Геберштейна, стр. 71.

Вот так в то время Ольгерд Гедиминович, великий князь Литовский и Витебский, одержал эту славную победу и расширил свое государство, не устраивая битвы и кровопролития, а потом с весельем вернулся в Витебск к жене Ульяне, благодаря которой владел Витебским княжеством, а оттуда распустил войско, хорошо вознаградив своих рыцарей по их заслугам 73 .

А ты, милый читатель, [знай, что] многие несведущие в истории неучи, темнотой [своей обязанные] беспечности ученых людей, эти выдающиеся и достойные вечной памяти деяния Ольгерда необдуманно приписывают его племяннику Витольту, не заботясь в должной мере о разнице во времени, о правдивых свидетельствах истинных дел и о порядке лет, ибо думают, что в Литве один только Витольт и был славен. Но князей, подобных Витольту, и даже еще более воинственных, в том великом княжестве были тысячи, однако их подвиги и рыцарские деяния, право слово, достигавшие небес, долго лежали в мрачных (ciemnochmurnych) безднах из-за превратностей неблагодарного времени и отсутствия тех, которые [своими] мудрыми познаниями могли бы вывести их на свет. Много нашлось бы в Польше, в Литве и на Руси таких Геркулесов, Гекторов, Ахиллесов, Эврипилов 74 , Диомедов, Пандаров 75 , Патроклов, Несторов, Аяксов, Антеноров и Энеев, которые были у Гомера или у [Вергилия] Марона, или достойных Микенцев, Полионов 76 , Августов и т. д. Но все они так и сгинули в Литве, где одним не досталось других 77 .