Владимир Ли: Корейский полуостров: метаморфозы послевоенной истории

Однако вопреки официальным декларациям о переходе к «эре культурного управления» иноземная система колониального образования в своей основе носила дискриминационный характер. Как людей «второго сорта», корейцев принуждали всеми мерами отказываться от родного языка, менять корейские имена и фамилии на японские, переходить в японское подданство. Гигантская машина японской пропаганды без устали убеждала корейцев в том, что их будущее зависит от степени их безоговорочной натурализации для сближения с господствующим японским обществом. Тех немногочисленных жителей полуострова, которые попадались на эту пропагандистскую удочку и забывали о национальной самоидентификации, корейцы еще в довоенное время с явным оттенком сарказма стали называть «новыми японцами».

В соответствии с декретами, провозглашенными японским генерал-губернаторством, коренное население Кореи и японские поселенцы имели формально равный доступ к получению образования. Однако на практике существовали две сепаратные системы образования: одна, примитивная, для корейских детей и молодежи, а другая, привилегированная, для японских колонистов. Известный южнокорейский ученый Ли Ги Бэк приводит следующие данные о мифическом «равноправии» корейцев и японцев в получении образования в колониальной Корее в довоенное время. Из каждых 10 тыс. населения начальной корейской школой было охвачено 208 чел., а японской – 1272 чел., мужской средней корейской школой – 5 чел., а японской – 106 чел., женской средней корейской школой – 1 чел., японской – 128 чел., профессиональной корейской школой – около 3 чел., японской – более 62 чел. и т. д. В Сеульском императорском университете, включая его промышленный факультет, общее количество студентов-японцев существенно превышало число корейских студентов, хотя японцы составляли лишь 3 % населения колонии. Выше уже отмечалось, что с первых дней своего господства японские власти стали проводить политику дискриминации и даже преследования корейского языка.

Эта кампания была завершена к концу Второй мировой войны, когда в стране законодательно было запрещено преподавание в школах национальной письменности – хангыля.

Неисчислимы жертвы японской колониальной политики принудительной вербовки «живого товара». В течение своего тридцатилетнего господства в Корее японские власти поэтапно проводили в жизнь Закон о всеобщей государственной мобилизации, Приказ о всеобщей трудовой повинности, Закон о трудовой повинности всего взрослого населения, Декрет о службе женщин в отряде самопожертвования и т. д. Эти законодательные акты представляли собой не только грубое нарушение прав человека, но и попирали общепринятые международные кодексы поведения на временно оккупированной территории. Согласно расследованию «Общества корейцев, пострадавших от насильственной вербовки японскими властями», представленному в ноябре 2003 г. в Комитет по правам человека ООН, в далеко неполные списки жертв принудительной мобилизации военного времени вошли 427 тыс. 129 корейцев. Уделом этих несчастных людей был каторжный труд за мизерную плату на угольных шахтах, рудниках, строительстве дорог, лесозаготовках. Масса молодых кореянок была отправлена в качестве «сексуальных рабынь» в вооруженные силы Японии. Общее же число корейцев, которым пришлось на себе испытать всю тяжесть мобилизации «живого товара», достигло 8,4 млн чел., из которых более 1 млн чел. погибли в неволе.

Японское колониальное господство парализовало на целую историческую эпоху естественное развитие суверенного корейского государства, его просвещение, науку, национальную культуру. Вся политика японского «культурного управления» на полуострове была подчинена одной цели – духовному одурманиванию населения колонии, его тотальной декореизации и японизации в целях создания так называемой «Великой восточноазиатской сферы процветания», под которой подразумевалась колониальная империя, охватывающая весь район Северо-Восточной Азии.

Установив в Корее свое полное и неограниченное владычество, японские колонизаторы взяли курс на создание жесточайшей системы правления, цель которого сводилась к тотальному захвату национальных богатств порабощенной страны, полной японизации ее самобытного населения, превращению Кореи в ключевой плацдарм азиатско-тихоокеанской экспансии Токио.

И первым самым «лакомым куском» для японцев стало основное богатство корейцев – земельные угодья, с которыми была связана жизнь преобладающей массы трудового населения страны (к 1942 г. в аграрном секторе экономики было занято более 66 % самодеятельного населения Кореи. На сельское хозяйство, а также рыболовство и лесные промыслы приходилось более 55 % валовой продукции народного хозяйства). С присущим иноземным пришельцам коварством японцы разработали и ввели в колонии новую систему всеобщего земельного кадастра (переучета) земельных фондов. В ходе этой колонизационной переписи огромная масса крестьян-бедняков оказалась не в состоянии документально доказать свои права на обрабатываемую землю, т. к. традиционной была устная передача наделов наследникам. Такие земли произвольно объявлялись властями «ничейными» и автоматически переходили в фонд колониального губернаторства. Туда же вошли все казенные земли и леса, целинные и залежные земли. Отдельные попытки оспорить подобное беззаконие и ограбление в условиях колониального произвола были абсолютно бесполезными. Поэтому уже к началу 30-х гг. XX в. имперская власть стала собственником почти 8,8 млн чонбо (мера земельной площади в 0,99 га) пашни, лесных и луговых угодий, что составляло свыше 40 % всего земельного фонда страны. Мировая история колонизации не знала подобных масштабов земельной экспроприации.