Артем Драбкин - Я дрался с асами люфтваффе. На смену павшим. 1943—1945.

Такого, чтобы боевой вылет не засчитали, — не было. Все вылеты на боевое задание засчитывались как успешные, кроме, конечно, вылетов на перебазирование или перегонку самолета, боевую подготовку и т. д. Строгого наказания за потерю штурмовиков не было, хотя, конечно, сильно ругали.

— Я слышал, за воздушные победы полагались деньги?

— Да. Если было подтверждение на победу, тогда полагалась премия. И за сбитый самолет, и за боевые вылеты. Но, конечно, это ничего не значило для нас. Все перечисляли деньги в Фонд обороны, чтобы помочь в борьбе с врагом.

— А как относилось к вам местное население в Прибалтике и Германии?

— Гражданское население и в Прибалтике и в Германии к нам относилось нормально. Когда мы перелетели в Пярну, то с местными не сталкивались, а вот на острове Эзель жили у эстонцев, в поселке Кихельконна, — так хозяйка очень добрая была. Косо никто на нас не смотрел, бандиты лесные на нас тоже не нападали. Я вообще не понимаю, почему в последнее время в Прибалтике к русским такое отношение, во время войны этого не было.

Немцы тоже нормально к нам относились, даже доброжелательно. Они вообще… покорные, что ли. Раз войну проиграли, так тому и быть — очень дисциплинированные, пунктуальные. Я там служил и после войны — если немец скажет, можешь быть уверен: обязательно сделает.

Вот в Польше отношение было совершенно другое, поляки хуже немцев — исподлобья смотрели, все в кармане фигу держали. Кстати, то же самое было после войны в Трускавце, подо Львовом, — я туда ездил раз пять в санаторий. В глаза тебе ничего не скажут, но чувствуется, что люди тебе совершенно чужие. С немцами и прибалтами никакого сравнения.

— Вы можете рассказать о самолетах в полку?

— Камуфляжа на наших самолетах не было. Все истребители сверху были серыми, ведь мы летали над морем, а снизу были окрашены в серо-стальной, немного голубой цвет. Зимой самолеты в белый цвет не перекрашивались. Наши «яки» приходили в основном из Новосибирска, окраску мы не меняли, но белые бортовые номера в полфюзеляжа наносили именно в полку — на моих машинах это были номера «12» (на нем меня сбили), «21» и «75», на котором я и закончил войну. Иногда и на других летал, если мой самолет в ремонте стоял.

Звездочки по числу побед также были белые, наносили их на левой стороне, немного позади кабины. Когда я летал на Як-9Т, звездочки были красные, впрочем, занимался ими мой техник. Иногда прилетишь, с крыла еще крикнешь: «Сбил!» — и на КП доложиться бежишь, назад приходишь — звезду уже нарисовали, подтверждения не ждали.

Кок винта и руль направления «яков» красили в цвет эскадрильи — у 1-й красный, у 2-й белый, у 3-й голубой или светло-зеленый. Никаких эмблем мы на самолетах не рисовали, наш командир Сергей Беляев вообще очень скромный был. Вот в 14-м гвардейском на «лагге» у Ковалева крокодил был нарисован во весь борт.

Мои «яки» ничем особым не отличались от остальных, в полку никаких доработок с серийными машинами не делали.

— Были в полку самолеты с дарственными надписями?

— В нашем полку был только один такой самолет — Як-9 «Красная Осетия». Подарили его североосетинские колхозники персонально Клименко Михаилу Гавриловичу, который был замом Беляева, когда того назначили командиром 12-го иап.

Он заслуженный летчик-штурмовик, воевал с 1941 года, Герой Советского Союза. Призвали его в свое время из гражданской авиации (у него, между прочим, был значок «миллион километров»), и как человек он замечательный был… Но очень мягкотелый — не был он командиром, строго говоря. Сугубо гражданский человек. Я не помню, чтобы он у нас летал на боевые задания на истребителе, и на его самолете летали другие летчики, поскольку этот Як-9 был приписан к звену управления.

Когда самолет нам передавали, приехала целая делегация и среди них председатель колхоза. Беляев вызвал меня к себе после вручения самолета и говорит: «Тихомиров, прокати товарища». Сели мы в По-2 — он все-таки тихоходный, и я его «прокатил». Помню, всю кабину мне этот колхозник уделал, вышел весь белый — «Не надо мне ваших полетов».

— Говорят, в наших частях был большой уровень аварийности из-за летчиков-новичков?

— Не совсем так. Видите ли, аварийность не связана напрямую с молодостью летчиков. Во время войны случайного было много, как повезет. Один из легкой ситуации не выберется, а другой в самых нечеловеческих условиях жив останется. Вот, например, Юмашев, Герой Советского Союза, летом 1943 года, когда я еще переучивался на Як-1, летел на УТ-1 и упал с 30 метров — погиб [Возможно, какая-то неточность. Оба известных ГСС Юмашевых — герой перелета в Америку и адмирал — пережили войну].