Артем Драбкин - Я дрался с асами люфтваффе. На смену павшим. 1943—1945.

Таких любителей было немного. Кутахов, скажем, не пьянствовал и не любил это дело. А я, например, вообще пить не могу — сильно потом болею. И тогда не пил и не курил. Отдавал свои 100 граммов другим летчикам, а потом мне стали давать вместо водки плитку шоколада. А знаешь, как впервые я попробовал алкоголь? Это было на финской. Один наш техник ухитрился получить бочоночек спирта, когда мы улетали на Север. Морозы были такие, что водка замерзала! Ее присылали в чекушках по 100 граммов. Если мороз был свыше 40 градусов, то в этой бутылке выпадали кристаллы льда. В этом случае бутылку отогревали руками, пока они не растают, и пили.

А летали-то мы на Р-5, в открытой кабине. Конечно, у нас были специальные маски с прорезями для глаз. Поверх них нужно было надевать очки, но они сразу запотевали, поэтому мы без очков летали, прячась от ветра за козырьком кабины. Нос и руки были у меня обморожены…

Перед перелетом на Север техник мне говорит: «Тебе надо обязательно выпить, а то пропадешь. И надо спирт пить, а не водку, эту гадость. Немножко налить в стакан, вдохнуть, выпить, сделать выдох и водичкой запить. Давай?» Я согласился попробовать. Он мне налил. Я выпил и не могу ни вдох, ни выдох сделать. Он говорит: «На, запей водой». А вместо воды налил водки. Ошибся! Я чуть не помер тогда. Ужас! Зато сразу понял, что спиртное — это не мое.

Мне и без водки удавалось расслабляться. Даже после боя. Мы с ребятами шутили, веселились, даже танцы устраивали. Ведь нам потом в полк девушек дали. Мужчин всех забрали в пехоту, а вместо них прислали девушек. Один раз прилетал ансамбль песни и пляски к нам на Север. Когда они ехали, их пробомбили, никого не убили, но попугали здорово. Мы в это время стояли в Африканде. Они приехали к нам давать концерт. После него был ужин, с выпивкой, как положено. Братия напилась и давай стрелять. Началась паника. Я говорю: «Спокойно, это Гвардия развлекается!»

Что еще рассказать о фронтовом быте… Суеверий у нас особо не было. Только перед вылетом не фотографировались. И вообще мало фотографировались. А брились как положено. С этим у нас примет связано не было. Талисманов тоже никаких не заводили.

— Романы на фронте были?

— А как же. Сколько я пострадал из-за этих романов, не дай бог…

—Политическая работа много отнимала времени?

— Нет. Такой был у нас случай, прислали нам освобожденного секретаря парткома. Он не был летчиком — такой лапоть. И вот, когда открыли союзники Второй фронт, у нас, как обычно в подобных случаях, собрали митинг. Там говорили о том, что союзники наконец-то открыли Второй фронт и высадились во Франции под руководством генерала Эйзенхауэра. И, значит, помимо прочих, выступает этот секретарь парткома. Он говорит: «Товарищи, наконец-то союзники нам помогают, открыли Второй фронт под руководством генерала Эзенахера…» Весь митинг упал от хохота. После этого его так и прозвали Эзенахер.

Вот вам и политическая работа… Нет, она много крови не портила. Нормально мы жили.

— Фотокинопулеметами пользовались?

— Да, они были. Фотокинопулемет имеет задержку, и если я уже отпустил гашетку, пулеметы не стреляют, а фотопулемет еще несколько секунд продолжает работать, специально, чтобы увидеть результат. Но когда идет маневренный бой, то ничего не увидишь, ты ведь на месте не стоишь. Поэтому сбитые в основном подтверждали наземные войска, посты ВНОС. А если летали группой, то подтверждали летчики группы. Но нам не всегда верили. Направляли разведчиков, чтобы те подтвердили. А если над морем сбили, тут уж некому было подтвердить.

У нас в полку был принцип, которого в других полках не было. Если на задание вылетала группа и сбивала самолет, то эту победу писали всем летчикам группы. Потому, посмотри, у меня записано в группе 26 сбитых самолетов, а лично сбитых только четыре. Понимаешь? Мы за личными счетами не гнались. Важно не записать себе сбитый самолет, а сохранить группу, своих летчиков. Пусть даже меньше сбить, черт с ним! Но главное, чтобы все остались живы. Это было абсолютно правильно. Да, конечно, получалось, что счета у всех летчиков большие, а сбили, в общем-то, немного. Если суммировать всех летчиков, то получается огромная цифра. Так нельзя. Мы все считали точно и честно, не старались обмануть кого-то. Запись сбитых всей группе — это была защита дружеских отношений, духа коллективизма, чтобы летчики не рвались геройствовать поодиночке, стремясь награды заработать. Конечно, были и те, кто себе хотел приписать победы. Например, Кривошеев [ Кривошеее Ефим Автономович,Воевал в составе 19-го гиап (145-го иап). Всего за время участия в боевых действиях выполнил 96 боевых вылетов, в воздушных боях сбил 5 самолетов лично и 15 в группе. Герой Советского Союза (посмертно), награжден орденами Ленина (дважды). Погиб в воздушном бою 9 сентября 1942 г. при таране самолета противника], который старался себе насбивать. Мы все равно старались его прикрыть, но не уберегли — погиб…