Константин Федин - Первые радости (Трилогия - 1)

Пастухов смеялся едва слышно, потом громче, раскатистее, пока смех не превратился в хохот и хохот резко не оборвался. Минута прошла в тишине.

- Ты позер, Цветухин, - проговорил Пастухов.

- Не знаю. Допускаю. Но ты не мог выгнать это чудовище, а я выгнал.

Будто не слыша ответа, Пастухов сказал:

- Разве я не говорил тебе, что этот твой кумир, с которым ты носишься, схватит нас за глотку? Мы расплачиваемся за твою позу, за твое оригинальничанье. Дьявол тебя понес в распроклятую ночлежку!

- Я не насиловал тебя, Александр.

- Надо бы! Но из-за тебя все началось. Из-за тебя я сижу в этой дыре и не могу двинутся. Из-за тебя, может, пойду этапом в места отдаленные.

- Послушай, Александр, это уже обидно. Это оскорбительно!

- А черт с тобой, оскорбляйся! - бросил Пастухов, с злобой ломая незажигавшуюся спичку.

- Я ухожу, Александр, - сказал Цветухин как будто осипшим голосом.

- Пожалуйста.

- И не вернусь.

- Буду очень рад. По крайней мере, ко мне забудет дорогу голытьба и все прочие твои фавориты.

Пастухов сел в кресло, лицом к окну, заложив ногу на ногу, и не поворачивался, пока Цветухин, с усилием сдерживая шаги, отыскивал свою накидку, шляпу и удалялся за дверь. Потом он швырнул в угол коробок спичек, вскочил и забегал, завертелся по комнате, что-то восклицая, бурча, отплевываясь, вдруг потеряв без следа обычную картинную внешность.

Цветухин, выйдя на улицу, увидел Парабукина, который лежал на тротуаре, спиной к забору, в той удобной расслабленной позе, в какой можно лежать на кушетке, - скрестив ноги, подперев голову рукой и задумчиво глядя перед собою. Кажется, он плакал. В вечернем свете отекшие коричневые щеки его влажно поблескивали. Может быть, он горевал, что ему уже не удастся переиначить свою жизнь, что в его многосносной груди сердце обретается там, где у всех смертных - с левой стороны, - и он не представляет для холодного и усталого мира ничего любопытного. Как знать? Издалека его гривастое, смутное и увлажненное лицо казалось даже красивым.

Цветухин недолго посмотрел на него, слегка взмахнул накидкой и перешел на другую сторону улицы.

27

Наконец Вере Никандровне назначили, когда прийти за ответом на прошение. Лиза решила непременно ее сопровождать.

В приемной камеры прокурора палаты шел летний ремонт, вход был открыт двором, публике для ожидания отвели коридор с деревянными необитыми диванами. К началу занятий никаких посетителей не было. Прошли, насвистывая, маляры с ведерками, явился служитель и поворчал им в спину, озирая затоптанный пол.

Вера Никандровна намеревалась войти в канцелярию, но встретила Ознобишина. Он узнал ее как завсегдатая приемной, сказал, что доложит товарищу прокурора, и просил посидеть.

- Вы вместе? - обратился он к Лизе, вдруг задерживаясь.

- Да, со мной, - ответила Извекова.

- По тому же делу?

- Нет, просто нам по пути, и мы зашли.

- Извините, кажется, вы Мешкова? Я видел вас в гимназии на выпускном акте.

- Да, - сказала Лиза.

"Вот я тебя сейчас разоблачу!" - говорил отчетливый взгляд Ознобишина. "Правда, ты ни в чем не повинна и заслуживаешь сострадания", - отзывались взгляду участливые складки вокруг рта. "Но как упоительно сознавать, что уже давно отыскано все то, что ты старалась спрятать", - возражала вкрадчивая усмешка. "Тебе некуда деваться, ты попалась, однако не пугайся, я тебя не трону", - обнадеживал и добродушно утешал благожелательный облик кандидата.

- Вы хотите о чем-нибудь спросить? - выговорила Лиза, теряясь от этой молчаливой игры незнакомого лица.

- Я только хотел узнать, не по тому ли вы делу, что и госпожа Извекова, - слукавил Ознобишин и, потирая свои немужские ручки, удалился в канцелярию.

- Какой странный человек, - сказала Лиза. - Ему, наверно, все известно о Кирилле, правда? Почему вы не спросили?

- Я как-то раз обратилась к нему, он сказал: отвечать на вопросы по делам относится к компетенции господина товарища прокурора. Ах, Лиза, вздохнула Извекова, мягко прижимаясь к ней плечом, как будто ища опоры. Для меня - это вся жизнь. А для них - только дело. Одно из сотни дел.

За поворотом коридора прозвенел высокий смех. Двое молодых чиновников медленно направлялись к выходу. Толстолицый свежевыбритый рассказывал худощавому коллеге, сильно оттягивая его локоть книзу и на каждом шагу останавливаясь:

- Тогда что же наш адвокатишка выкидывает? Не моргнув глазом, он просит у председателя суда слова и говорит: что касается статьи, на которую сослался господин обвинитель, то ему следовало бы обратить внимание на разъяснение сенатской комиссии за номером 1215 от десятого мая тысяча восемьсот девяносто девятого года, где этой статье дается совершенно иное толкование. И садится. Суд удаляется на совещание. Обвинитель сломя голову летит в библиотеку и - можешь себе представить? - ни похожего номера, ни такого числа мая месяца в сенатских решениях не обнаруживает. Тогда он кидается в адвокатскую и - понимаешь - вне себя от злости заявляет, что господин защитник ввел суд в заблуждение, ибо сенатского разъяснения, на которое адвокат сослался, не существует в природе! Тогда наш нахал преспокойно отвечает: "Значит, я ошибся. Но об этом, господин прокурор, вам надлежало сказать суду в зале заседаний, а теперь поздно, - ваш темперамент уже не может иметь влияния на дело!" Как тебе нравится, а?!