М. Дитерихс - Убийство царской семьи и членов дома Романовых на Урале. Часть II

«Борьба будет ужасна, чудовищна, и человечество идет навстречу невообразимым страданиям…» - слова Государыни, разделявшиеся, конечно, всецело и Государем. Вот та прозорливость грядущих событий, которая легла в основание глубокого сознания нравственной ответственности за судьбы Родины, которое почувствовал в Государе Сазонов в дни душевной борьбы, переживавшейся Государем. Именно боль и острота такого сознания должны были наложить на лицо Государя, с момента принятия окончательного решения, тот отпечаток постоянной внутренней мысли о серьезности государственного решения, который отмечает в своих воспоминаниях тот же Сазонов и подтверждают другие свидетели: «У Государя был тот сосредоточенный вид, который я замечал у Него со времени объявления войны, и без которого я Его уже не видел вплоть до последнего нашего свидания, за месяц до начала революции. Он сильно похудел, и на висках и в бороде появились в большом количестве седые волосы. Оставались по-прежнему приветливый взор прекрасных, унаследованных от матери глаз и добрая улыбка, хотя она и стала появляться гораздо реже».

Государь вполне отдавал себе отчет в том, что Германия, решившись на войну, не остановится ни перед какими средствами, чтобы достигнуть победы, так как для нее вопрос результата борьбы сводился к вопросу «быть или не быть» германскому государственному единению вообще, и под Императорским флагом Гогенцоллернов в особенности. Государь не ослеплялся социалистическим движением, проявлявшимся за последнее время в народах Германии; Он знал, что сила национализма немецкого народа в минуту национальной опасности поборет всякие узкие социалистические стремления и весь народ, как один человек, будет до последней капли крови, до последнего пфеннига бороться за свое отечество, жертвуя своим достоянием, женами и семьями на благо будущей Германии. Он отлично знал Вильгельма, знал, что он «способен на всякие низости», но он знал и то, что Вильгельм был ярким представителем своего народа и, что во имя победы «на всякие низости» за Вильгельмом пойдет и весь народ. Отдавая же должное преимущество немцу перед другими народами Европы в стойкости, твердости и способности переносить лишения, Царь не мог не предвидеть, что предстоящая борьба будет «ужасной, чудовищной» и затяжной, а потому другие народы, с более слабо развитым сознанием национализма, будут подвергнуты большим искушениям и испытаниям в принципах своего внутреннего единения. Если кроме того во внутреннем политическом движении в собственной стране Государь умел видеть влияние «жидов», то он не мог сомневаться, что мировой пожар, который вызовет европейская война, темные социалистические силы израильского племени не преминут использовать для своих целей, и силы их прежде всего будут сконцентрированы против самодержавной христианской Империи-России. Борьба могла принять характер не только национальный, но и религиозный, и в этом отношении человечество, решаясь на нее, шло «навстречу невообразимым страданиям».

Вот почему во всех последовавших обращениях Государя к своим приближенным, к представителям народа, к народу, в своих приказах, манифестах и указах, Он всюду усиленно подчеркивает, что победа нужна для сохранения России как государственного единения, что это сознание должно быть поставлено выше всего: «Помните, что без решительной победы над врагом наша дорогая Россия не может обеспечить себе самостоятельной жизни», - писал Государь 31 декабря 1915 года. «Судьба России, честь геройской Нашей армии, благо народа, все будущее дорогого Нашего отечества требует доведения войны во что бы то ни стало до победного конца», - говорит Он в акте об отречении. «Кто думает теперь о мире, кто желает его, тот изменник Отечеству, его предатель», - обращается Государь к войскам в своем прощальном приказе 8 марта 1917 года. И в то же время во всех своих обращениях Он избегает призыва к победе для защиты Престола, сознавая, что «чудовищная» борьба для достижения победы может потребовать, как Он потом говорил генералу Алексееву, «исключительных внутренних мероприятий», которые во имя главнейшей цели - спасения государственного единения России - могут потребовать от него принесения в жертву идее спасения Престола. Существование у Государя такого «глубокого сознания» подтверждается не только словами, сказанными впоследствии Государыней: «Он всегда был готов от всего отказаться, если бы имел уверенность, что это на благо России», но и последовавшим Его отношением к событиям после переворота. «В эти решительные дни в жизни России почли Мы долгом совести облегчить народу Нашему тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы и, в согласии с Государственной думой, признали Мы за благо отречься от престола Государства Российского…» - писал Государь в акте отречения, принося лично себя в жертву победе во имя сохранения целости Российского государства. «После отречени Моего за себя и за сына Моего от престола Российского, власть передана Временному правительству… Исполняйте же ваш долг, защищайте доблестно нашу Великую Родину, повинуйтесь Временному правительству…» - обращался Царь к войскам, когда престол был принесен в жертву победе за Великую Родину. С какой радостью уже в Тобольске Государь читал Наследнику газетные известия о первых успехах наших войск на Тарнопольском фронте; по этому поводу в Семье был отслужен благодарственный молебен. Могло ли все это иметь место, если бы интересы Государственности Российской не стояли в сознании Царя на первейшем, исключительном месте и если бы для обеспечения их Он не предвидел возможности принесения в жертву всего остального.