М. Дитерихс - Убийство царской семьи и членов дома Романовых на Урале. Часть II

Все мысли Царя были сосредоточены только на одном: победить. Чего бы ни потребовал этот путь, все принести в жертву, чтобы победить, и победить для России.

Душевное состояние Государя в дни, предшествовавшие объявлению общей мобилизации, было ужасным. Он сам охарактеризовал его такими словами:

«Я никогда не переживал пытки, подобной этим мучительным дням, предшествовавшим войне».

О внешнем отражении этой «пытки» на лице Государя говорит свидетель Жильяр: «Я был поражен выражением большой усталости на Его лице; черты его вытянулись, цвет был землистый, и даже мешки под глазами, которые появлялись у Него, когда Он бывал утомлен, казалось, сильно выросли. Глаза Его горели, как будто у Него был жар».

Некоторую завесу на сущность «пытки», переживавшейся Царем, приоткрывает С. Д. Сазонов в своей небольшой заметке-воспоминании, помещенной в предисловии к книге Жильяра:

«В тяжелые дни, предшествовавшие объявлению нам Германией войны, когда всем уже было совершенно ясно, что в Берлине было решено поддержать всею германской мощью притязания Австрии на господство над Балканами и что нам, несмотря на все наше миролюбие, не избежать войны, мне привелось узнать Государя со стороны, которая при нормальном течении политических событий оставалась мне малоизвестной».

«Я говорю о проявленном им тогда глубоком сознании его нравственной ответственности за судьбы Родины и за жизнь бесчисленных его подданных, которым европейская война грозила гибелью. Этим сознанием Он был проникнут весь, и им определялось Его состояние перед началом военных действий».

«Помимо всех усилий русской дипломатии найти способ предотвратить надвигающуюся на человечество катастрофу путем примирительных переговоров и посредничества, Государь взял на себя почин настоятельных попыток личным своим влиянием побудить Императора Вильгельма удержать своего союзника от непоправимого шага. Он не был уверен в успехе своих стараний, но совесть Его их Ему предписывала и Он повиновался ее голосу».

«Он долгое время не хотел произнести решающее слово, необходимое для приведения русских военных сил на степень подготовленности, вызываемую открытой мобилизацией Австро-Венгрии и скрытыми подготовительными мерами Германии. Колебания эти были поставлены Государю в вину и истолковывались, как проявление присущей ему нерешительности».

«Люди, близко видевшие его в эти роковые минуты, не согласятся с подобной оценкой. Она фактически неверна и несправедлива по отношению к нему, как к Правителю и человеку».

Хотя в этих словах Сазонова и не исчерпываются все причины душевной «пытки» Царя в те исторические дни, но в них ясно указывается на те волнения и сомнения, которые были замечены министром при его частых посещениях Государя в эти дни и которые, следовательно, не могли не бросаться в глаза, несмотря на всю сдержанность и замкнутость Царя в своих беседах с приближенными.

Взорам Сазонова открылось глубокое сознание Государем своей нравственной ответственности за судьбы Родины, которой европейская война грозила гибелью.

Во всех ли случаях, или только в случае поражения? Это чрезвычайно важный вопрос, так как им определяется та или другая степень душевной пытки, переживавшейся Царем перед решением утвердить общую мобилизацию.

Настоящее исследование отвечает совершенно определенно, что в период душевной борьбы 12-17 июля Государь с полной ясностью сознавал, что в пределах земных причин и влияний общая европейская война во всех случаях будет грозить гибелью Родине. Острота душевной пытки и происходила от сознания такой неизбежности, с той разницей, что при поражении опасность угрожала вообще самому государственному единению России и ее историческому существованию, а победа должна была потребовать такого исключительного напряжения всех материальных и духовных сил страны и подвергнуть нравственные принципы государственного единения такому исключительному испытанию, при котором создавалась безусловная угроза «Родине Императора Николая II».

К таким выводам исследование приходит прежде всего по тем соображениям, что в последствиях грядущей европейской войны Государь видел не только ту опасность, которая грозила государству, России, но и тот ужас, который предстояло испытать вообще всему человечеству. Он не мог смотреть на предстоящую борьбу лишь как на колоссальное, но простое столкновение физических и технических сил стран, создающее обыкновенно угрозу существованию только для побежденного. Борьбу эту Он расценивал значительно глубже, в масштабе тех исторических мировых столкновений, следствием которых являлось коренное перестроение ряда стран, независимо от победы или поражения.