« ШТАМЕР. Здесь утверждалось, что из Берлина якобы прибыл приказ расстрелять польских военнопленных. Знали ли вы что-либо о таком приказе?
АРЕНС . Heт, я никогда ничего не слышал о таком приказе.
ШТАМЕР . Может быть, вы получали подобный приказ от какой-либо другой инстанции?
АРЕНС . Я только что сказал, что о такого рода приказе я никогда ничего не слышал. Следовательно, я его и не получал.
ШТАМЕР . Были ли расстреляны поляки по вашему указанию, но вашему непосредственному указанию?
АРЕНС . По моему указанию не было расстреляно никаких поляков. Вообще никто не был расстрелян по моему указанию. За всю мою жизнь я не издавал таких приказов.
ШТАМЕР . Но ведь вы прибыли только в ноябре 1941 года. Слышали ли вы что-либо о том, что ваш предшественник полковник Беденк приказал провести такую акцию?
АРЕНС . Я ничего не слышал об этом. Я со своим штабом полка работал в самом тесном контакте в течение 21 месяца. Мы были так внутренне связаны — я хорошо знал своих людей, а они знали меня, что я абсолютно убежден, что ни мой предшественник, ни вообще кто-либо из моего полка не участвовал в подобном деле. Я непременно хотя бы по каким-либо намекам узнал бы об этом.
ШТАМЕР . Каким образом дело дошло до вскрытия могил?
АРЕНС . В подробностях я не осведомлен. Однажды ко мне явился профессор Бутц по поручению командования фронтом и сообщил мне, что в моем лесу на основании имеющихся слухов должны быть произведены раскопки и что поэтому он должен информировать меня об этих раскопках.
ШТАМЕР . Рассказывал ли вам впоследствии профессор Бутц со всеми подробностями о результатах своих раскопок?
(…) АРЕНС. Я запомнил только один дневник, который он передал мне, в этом дневнике следовали дата за датой, сопровождавшиеся письменными заметками, но я не мог их прочитать, так как они были написаны по-польски. Он заявил мне, что эти заметки были сделаны польским офицером, причем дневник оканчивался весной 1940 года. В последней записи было выражено опасение, что им предстоит что-то ужасное. Таков был общий смысл.
(…) ШТАМЕР. Здесь утверждалось, что в марте 1943 года на грузовиках в Катынь были доставлены трупы и погребены в этом лесу. Известно ли вам что-либо по этому поводу.
АРЕНС . Мне ничего не известно».
Слово берет защитник Деница Кранцбюлер.
« КРАНЦБЮЛЕР. Господин полковник, вы сами когда-нибудь говорили с местными жителями о тех событиях, которые произошли там в 1940 году?
АРЕНС . Да. В начале 1943 года около моего штаба полка, метрах в 800 от нас, жили муж с женой, русские. [154]Они занимались пчеловодством, я сам тоже пчеловод, поэтому между нами установились довольно близкие отношения. (…) Когда состоялись раскопки, приблизительно в мае 1943 года, я сказал им как-то, что они, собственно говоря, должны знать, когда произошли эти расстрелы, поскольку они живут рядом с могилами. Тогда эти люди мне рассказали, что это было весной 1940 года; на станцию Гнездово в 50-тонных железнодорожных вагонах прибыло свыше 400 поляков в форме, которые были затем на грузовых машинах доставлены в лес. Они слышали потом стрельбу и крики.
КРАНЦБЮЛЕР . Кроме массовых могил около Днепровского замка [155]были найдены еще какие-либо другие могилы?
АРЕНС . В непосредственной близости от дома — на схеме я изобразил это отдельными точечками — были обнаружены мелкие могилы с разложившимися трупами и рассыпавшимися скелетами. В каждой могиле было по 6–8 или больше скелетов, мужских и женских. Даже я, будучи человеком несведущим, мог это легко определить, так как на большей части трупов были галоши, которые полностью сохранились. Там были найдены также остатки дамских сумочек.
КРАНЦБЮЛЕР . В течение какого времени находились эти скелеты в земле?
АРЕНС . Я не могу этого сказать. Я знаю лишь, что они совершенно разложились и распались. Кости сохранились, а скелеты уже рассыпались» . [156]
В показаниях Аренса советского обвинителя Смирнова, кажется, более всего заинтересовал эпизод с волком. Начинает он издалека и как бы невзначай:
« СМИРНОВ. Кстати, вам самому приходилось видеть катынские могилы?
Читать дальше